По слову Блистательного Дома

Гаглоев Эльберд Фарзунович

— Почему спит?

— Заснул.

— А что с ним?

— Ножом два раза ударили. Вот видишь. И здесь.

— Когда ударили?

— Полчаса назад.

— Его раны выглядят, как будто им месяц. Но если хочешь, в больницу заберу.

— Да нет, пусть лучше здесь лежит.

— А вызывали зачем?

— Так ведь ранен был.

Доктор плохо на меня посмотрел. Поймал взгляды синих и еще сильнее помрачнел.

— Или ты нас из-за нее вызвал? — вперил он обличающий перст в свою ассистентку. Причины невыспанности становились все понятнее.

—

Ты, доктор, сам больной, что ли? Вот познакомься — это жена моя. — Супруга протянула ему руку. — Девушки, — закричал я, а на веранде показались теща, две дочери, четыре сестры и троюродная сестра Сократа.

— Извини, брат. Совсем ночью замотался. Еще и из-за этой красавицы в каждом доме за стол норовят усадить.

— Ах, да. Может посидите?

— Нет, спасибо. Поедем. Экипажей не хватает, а вызовов много.

За воротами мягко прошелестели по асфальту колеса, и в двери влетел круглый шустрый мужчина в ослепительно белом халате со стетоскопом на шее.

— Измаил Константинович, — придушенно сказал доктор. Наверное, бывший его студент.

Да, Измаил Константинович. Наше местечковое медицинское светило. Хотя и широко известное далеко за пределами нашей родины. Мой шестиюродный брат. По нашим понятиям — практически родной.

Он обнял Сократа, ткнулся мощным черепом мне в солнечное сплетение, стиснул руку в костоломном пожатии, хлопнул по плечу.

— Живым ходи, брат.

Профессор сурово глянул на доктора, отчего тот подтянул и без того впалый живот, одобрительно приподнял взглядом скудный подол халатика медсестры, ткнул пальцем в Никиту.

— Что с больным? — строго спросил у доктора.

— Ножевые ранения, — отрапортовал тот.

— В «скорую» и быстро ко мне. — Отдав распоряжение, он быстро повернулся, еще раз одобрительно раздел взглядом медсестру и, бросив мне на прощание «Вечером перезвоню», умчался.

Похоже у милой барышни в коротком халатике вскоре появится новый наставник.

Ребята потащили в «скорую» лежанку с Никитой, а меня кто-то затеребил за штанину. Моя старшенькая. Большеглазая сказка. Переполненная ответственностью кроха протягивала мне трубку.

— Дедушка Миша звонит.

Грехи мои, мы же уезжаем!

— Да, дядя Миша.

— Вы собрались?

— Нет, собираемся. Нам помешали слегка.

— Я к тебе Толика посылаю. Он вас ко мне в домик привезет. И быстрее собирайся.

— Да.

Послушал гудящую трубку и успокоенно понял, что сойти с ума не смогу, потому как, похоже, крыша моя уже давно уехала.

— Быстро собирайтесь. Мы едем в гости к дяде Мише.

Дамы радостно загомонили. К дяде Мише в гости ездить любили все.

Гомон я пресек.

— Девочки и Сократ дома остаются.

Шум слегка приутих, однако лишь слегка, потому что мои дочери немедленно завыли, не желая расставаться со своими няньками. Но магическое словосочетание «дядя Миша» успокоило и этих скандальных барышень. Ведь было связано с горами конфет, водопадами «сладкой водички» и обязательными огромными

игрушками. Очень любит старик этих двух маленьких паршивок и абсолютно не может им отказать в их просьбах. Ну а те, как и положено представительницам слабого пола, правильно оценив ситуацию, активно злоупотребляют создавшимся положением.

— Папуля, тебе дедуля звонит, — проинформировали меня снизу. Чудо мое сероглазое.

Если вы не расслышали, то в голосе у меня суровая слезливость мелькнула. Ну люблю я своих дочерей. Но соберемся. Ведь нам звонит дедуля. Дедуля — это серьезно. Это мой папуля. И его сердить никак нельзя. Он обидится.

— Как ты там? — прохладно поинтересовался отец.

Он никогда не считал, что формы проявления чувств как-то влияют на их силу. Меня, я думаю, он любит больше всего на свете, но, с тех пор как я стал взрослым, женился, то есть, отец ведет себя Подчеркнуто корректно. Но, слава богу, иногда не сдерживается. Я его тоже очень люблю. Тоже больше всех на свете. Но традиции наши предполагают сдержанность в проявлении эмоций. Потому как горцы мы суровые.

— Все нормально, папа.

— Дети как?

— Пищат.

— В семье нормально все?

— Конечно.

— Ты к Мише в гости собрался? — Они с дядей Мишей друзья.

— Да. Он считает, что мне лучше уехать пока.

Папа помолчал. Он, конечно, понимал все, что я хотел ему сказать.

— Может быть, вы лучше в горы поедете?

То, что вокруг города, папа горами не считает. Горы — это там, где расположено наше родовое село, гнездо, так сказать. Туда даже автобусы не ходят. Заехать, конечно, можно, но проблемно. А вот оттуда выковырять кого-либо из нашего рода почти невозможно. Целую армейскую операцию разворачивать надо.

— Нет, ничего серьезного, папа. Просто погостим.

— Хорошо, езжай. Мы вечером подъедем. Детей поцелуй.

— Да, папа.

— Пока.

— На ручки, — требовательно сообщила кроха, вскинув свои ручки наверх. Я поднял ее.

— Мяса хочу, — озвучило потребности нежное дитя.

— Нет мяса. Сейчас к дяде Мише приедем, там тебе мяса дадут.

— Есть, — обиженно раздула губя дщерь, — Сократ дядей в кунацкую увел. Он их там аракой поит и мясом кормит, — наябедничал ребенок.

Я встревожился. Дело в том, что арака — напиток специфический и мгновенного эффекта не дает. Однако, собравшись в организме в размере критической массы, одномоментно наносит массированный алкогольный удар. На жителей других регионов наш национальный напиток производит забойнейшее действие.

И сейчас я озаботился, не вызовет ли у наших гостей печальных последствий гипертрофированное гостеприимство Сократа.

Но опасения мои оказались напрасны. Когда я вошел с младшенькой на шее, все трое с рогами в руках стояли вокруг низенького трехногого стола, заставленного нашими народными закусками. Поломанный хлеб, резаное мясо, порубленный кусок сыра, соленья, зелень живописной грудой громоздились на небольшой поверхности стола.