По современному
Шрифт:
Переносовъ жилъ не одинъ въ дом. Съ нимъ вмст жила его мать старуха, которой отецъ Переносова отказалъ посл своей смерти все состояніе; слдовательно, сынъ, въ денежномъ отношеніи, былъ въ полной зависимости отъ нея. Появленіе въ ихъ дом литератора сильно ее опечалило.
— Споитъ онъ его, споитъ, мерзавецъ! плакалась она о сын своимъ приживалкамъ, но въ деньгахъ сыну на его зати все-таки не отказывала, хотя и давала ихъ ему посл сильнаго спора; когда-же, въ одинъ прекрасный день, сынъ явился домой вкуп съ литераторомъ пьяный и привезъ скелеты и летучихъ мышей, то она окончательно
— Вонъ! Все вонъ! Да и ты, господинъ литераторъ, проваливай! кричала она. — Гд-жъ это видано, чтобъ въ христіанскомъ дом и вдругъ эдакую пакость?… Вдь здсь, чай, образа есть!..
Литераторъ скрестилъ на груди руки и крикнулъ Переносову:
— Николай, что теб дороже: мать родная или образованіе?
— Разумется, образованіе! отвчалъ Переносовъ. — Маменька, неушто я изъ-за вашихъ глупостей и предразсудковъ долженъ всей современности лишиться? У насъ, въ дом, есть еще верхній этажъ, перезжайте туда, да и живите себ спокойно. Вы хотите срымъ образомъ жить, а я этого не желаю.
— Знать ничего не хочу! Тащи вонъ шкилеты! А нтъ, я позову фабричныхъ и т все вонъ вышвырнутъ!
Литераторъ крякнулъ, погладилъ бороду и сверкнулъ глазами.
— А по сил двадцать дв тысячи восемьсотъ тридцать шестой статьи знаете за эти вещи-то что бываетъ? — съ разстановкой и строго произнесъ онъ.
— Маменька, не дразните его! воскликнулъ Переносовъ. — Онъ адвокатъ, у всхъ мировыхъ свой человкъ и вс законы, какъ свои пять пальцевъ знаетъ. Онъ васъ въ Сибирь можетъ упечь за ваши дйствія.
Мать испугалась, заплакала, и, опершись на плечи приживалокъ, поплелась въ свою комнату. На другой день она перебралась въ мезонинъ, а сынъ остался жить въ нижнемъ этаж.
Литераторъ Заливаловъ былъ при Переносов безотлученъ. Каждый день онъ придумывалъ новыя забавы: то морилъ въ азот птицъ и оживлялъ ихъ въ кислород, то длалъ взрывъ какого-нибудь газа, то созывалъ фабричныхъ и, составивъ изъ нихъ цпь, разряжалъ въ нихъ лейденскую банку. Фабричные, получивъ отъ электрической искры толчокъ, присдали и вскрикивали, посл чего имъ давалось по рюмк водки и они отпускались на фабрику. Не забывали себя разной хмльной дрянью и хозяинъ съ товарищемъ и уже къ вечеру никогда не были трезвы.
Видя все это, мать сильно огорчалась.
— Да вамъ бы женить его, Пелагея Дмитріевна! говорили ей про сына знакомые.
— Пробовала, голубчики мои, да ничего съ нимъ не подлаешь, — отвчала она. — Хорошую двушку и богатую ему предлагала, да разв онъ путный?.. Твердитъ одно: ужь если женюсь на комъ, такъ женюсь по-современному, на актрис. И осрамитъ меня: женится на актрис, я это знаю! Какъ бы вотъ литератора отъ него этого спровадить? Да нельзя никакъ! Я ужъ и отступнаго ему пятьдесятъ рублей давала. Чтожъ вы думаете? Деньги взялъ, а уходить не уходитъ, да еще теперь кланяться пересталъ.
Чтобы какъ-нибудь обуздать сына, мать нсколько разъ ршалась было не давать ему денегъ, но и тутъ у него находились уловки и угрозы, и ея ршимость оставалась не причемъ. За деньгами онъ началъ являться къ матери не иначе, какъ въ сообществ своего любимца, кучера Михайлы.
— Мн, маменька, двсти рублей денегъ надо? говорилъ онъ. — Хочу на чердак трубу поставить и звзды небесныя разсматривать.
— Откуда у меня деньги, Николинька? отвчала она. — Вдь ты самъ знаешь, какіе теперь платежи по фабрик!
— Полноте хныкать-то — словно Кощей безсмертный! Фабрика фабрикой, а сынъ сыномъ. Не по міру-же мн идти, въ самомъ дл! Такъ не дадите?
— Нту денегъ!
— А коли не дадите, такъ мы сейчасъ… Эй, Михайло! приказывалъ онъ кучеру. — Тащи сюда изъ кабинета скелеты!
— А летучихъ мышей не прикажете захватить? отзывался кучеръ.
— Тащи и летучихъ мышей, и жабъ, и всякихъ гадовъ!
Кучеръ бжалъ внизъ. Мать плакала, крестилась и, боясь опоганить свое жилище «нечистью», въ конц концовъ, выдавала требуемыя деньги.
За два дня до своихъ имянинъ Переносовъ явился къ матери и сказалъ:
— Ну, маменька, пожалуйте триста цлковыхъ. Въ день ангела у меня будетъ пиръ горой. Будетъ такой современный вечеръ, о которомъ вы, по своему необразованію и понятія не имете. И кром того будетъ сюрпризъ гостямъ: дв французинки отмнной красоты. Он споютъ и станцуютъ.
— Николинька!.. начала было мать.
— Михайло, тащи сюда змю! крикнулъ онъ кучеру.
Мать только всплеснула руками и дала деньги.
6-го декабря, часу въ восьмомъ вечера, имянинникъ Николай Иванычъ Переносовъ и его «неизмнное копье», литераторъ Заливаловъ, расхаживали въ своей квартир по зал и ожидали прізда гостей. Посреди комнаты помщался большой столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, на которомъ стояли электрическая машина съ приборами, резервуары съ заране приготовленными газами и дв клтки: одна съ воробьями, другая съ кроликомъ. Такойже столъ, со всевозможными выпивками и закусками, стоялъ у стны. Надъ столомъ на стн была надпись: «предварительная выпивка».
— Французинки-то, Алимпій Семенычъ, настоящія будутъ? спрашивалъ у Заливалова Переносовъ.
— А то какъ-же? Самыя настоящія, изъ Орфеума. Я ихъ пригласилъ по позже. Мы ихъ, знаешь, на закуску гостямъ пустимъ.
— Ты ужь съ ними, пожалуйста, по-французски, потому иначе кто-же? Правда, у меня будетъ купецъ Русовъ, онъ и въ Париж былъ, только по французски наврядъ понимаетъ, потому самъ разсказывалъ, что двнадцать денъ тамъ прожилъ и все въ пьяномъ образ обртался. Эхъ, далеко мн еще до настоящей современности! вздохнулъ Переносовъ. — Вдь вотъ ужо устрицы подавать будутъ, а я ихъ и въ ротъ взять не могу. Не стали-бы гости-то смяться? Давеча пробовалъ: закаталъ ее, знаете, въ хлбъ, обмазалъ горчицей, — жевать жую, а проглотить не могу…
— Ничего! Бываютъ и современные люди, а устрицъ не дятъ, успокоивалъ Заливаловъ.
— Литераторы-то, твои знакомые, въ которомъ часу хотли пріхать?
— Ровно въ восемь.
Въ девятомъ часу гости начали съзжаться. Первымъ пришелъ капитанъ Замоловъ, живущій недалеко отъ фабрики и познакомившійся съ Переносовымъ за нсколько дней передъ тмъ въ фабричномъ трактир. Онъ былъ въ отставномъ мундир и принесъ съ собой шпагу, на которой долженъ былъ быть прикрпленъ сахаръ при вареніи жженки. Закуривъ трубку, онъ сказалъ: