По старой дороге далеко не уйдёшь

Сорокин Василий Николаевич

Прутиков с раздражением думал: почему Попов, которого ждала уйма других важных дел, интересуется именно Будановым?

— Что же было дальше? — переспросил Попов.

— Передали Буданова на обсуждение партийной группы рабочих, — вмешалась Руднева, видя, что Прутиков молчит.

— Подождите, — остановил ее Попов. — Я спрашиваю Дмитрия Яковлевича.

— Поскольку мы в производственной жизни малосведущие люди, — проговорил Прутиков, — дело логичнее было рассмотреть на партийной группе рабочих.

— Что же решила группа рабочих?

— Признала

докладную Кочкарева необоснованной.

— Так… А дальше?

— Дальше ничего не было…

— Как не было? — опять вмешалась Руднева. — Вы, товарищ Прутиков, вызвали к себе Буданова и потребовали, чтоб он перешел на другую работу.

— Извините, — загорячился Прутиков, — я не требовал, а предлагал…

— Ну и как? Ваше предложение Буданов принял? — жестко спросил Попов.

— Нет, не принял… Сказал, что он никуда не уйдет. На этом дело и кончилось.

— Для кого? Для вас?

— Для меня и для Буданова.

— Нет, для Буданова оно не кончилось… Судя по всему, он продолжал пробивать стену, которую вы воздвигли перед ним.

Прутиков поежился и сумрачно изрек:

— Я ни перед Будановым, ни перед кем другим никакой стены не воздвигал.

— Ну это я, наверно, выдумал из головы, — усмехнулся Попов. — А вы интересовались, что за специалист Буданов? Или ваше положение ученого позволило вам забыть, что вы секретарь парткома?

— У меня просто не было времени этим интересоваться.

— Конечно, к чему вам это?.. — Попов устало провел рукой по лицу и глухо произнес: — Можете быть свободны… Все, кроме главного инженера.

— Садитесь поближе, — пригласил он Голубева, как только дверь закрылась, и, когда тот пересел к столу, внимательно посмотрел на его тщательно причесанные волосы, гладко выбритое лицо и аккуратно подстриженную бородку. — Как это мы опростоволосились с Кочкаревым? Я-то был плохо с ним знаком. Расскажите, что он за человек?

— Инженер, — заметно волнуясь, сказал Голубев. — Занимал разные должности.

— Кажется, у него была хорошая хватка?

— В том-то все и дело! Хватка у него была — позавидуешь. С первых же дней покорил меня своей энергией, прямо-таки ослепил. От этого первого впечатления я, признаться, долго не мог отделаться. Мне казалось, человек старается, из кожи вон лезет, чего же еще? Но потом, когда Кочкарев столкнулся с Будановым и между ними началась борьба, я стал постепенно прозревать. Признаться, и я, и Прутиков верили Кочкареву и даже защищали его на собрании. А Буданов такую нам дал отповедь, что мы не знали, куда глаза девать! Он буквально победил всех своей логикой и в прах разбил ходульный авторитет Кочкарева. Я Буданову не хотел зла… И мне, честно говоря, хочется перед ним извиниться.

— Это хорошо. Кто же теперь на месте Кочкарева?

— Мишаков. Опытный производственник.

— А как он, нравится рабочим? Ведь в этом залог успеха не только мастерской, но и всего нашего научного дела.

— У него хорошая черта: он прост, обходителен, вдумчив. Десять раз примерит, прежде чем отрезать. По моим наблюдениям, коллективу полюбился.

— Прекрасно. Теперь подумаем о будущей работе. Впереди много дел. — Попов сделал паузу. — Возможно, придется послать вас на курсы главных инженеров для повышения знаний по управлению современным экспериментальным производством. Современность требует усилий. Как к этому относитесь?

Голубев тихо засмеялся:

— Положительно! Но посылать меня, пожалуй, будет ошибкой, как было ошибкой, когда вы меня, строителя, уговорили занять пост главного инженера института.

— Это была не ошибка, — возразил Попов, — а продиктованная здравым смыслом необходимость довести при вашем участии все строительные работы до конца.

— Но теперь-то, кажется, эта необходимость отпала?

— А вы что, собираетесь покинуть нас?

— Да, — вздохнул Голубев. — Отзывают на старое место. Планируется строительство ряда новых институтов, таких же, как ваш. И кому, как не мне, строить их?

— Вот оно что… — думая о чем-то своем, рассеянно отозвался Попов. — Ну что ж, коль надумали, задерживать не стану. Кого бы из наших инженеров вы поставили на свое место?

— Пожалуй, Ивакова, начальника машинного зала. Человек он молодой, старательный, у него хорошая голова, он обладает современными знаниями.

— Хорошо, пока остановимся на нем, а там видно будет…

Когда Голубев ушел, Попов задумался. Выяснение причин несвоевременного проведения опытов открыло перед ним целую цепочку неприятных фактов. Было ясно также, что вместе с усложнением опытов и необходимостью проведения их на современном уровне экспериментальная мастерская приобретала первостепенное значение. Он подвинул к себе блокнот и записал для памяти: «Работа мастерской». Потом вызвал секретаря и сказал, чтоб она попросила к нему Буданова.

Через несколько минут Иван открыл дверь.

— Можно?

— Да, да! — живо отозвался Попов, отрываясь от бумаг. — Проходите, пожалуйста, садитесь.

Иван опустился на стул.

— Мне много говорили о вас, — начал Попов, с интересом глядя на Буданова. (Владимир Алексеевич любил знакомиться с людьми. Охотно беседовал с учеными и рабочими, узнавал их настроения, мнения). — Вам, кажется, пришлось пережить у нас немало неприятностей?

— Кое-что пришлось, — сдержанно ответил Иван, разглядывая умное лицо заместителя директора. — В силу необходимости.

— Почему в силу необходимости?

— Ну знаете… Где противник, там и бой, а где бой, там бывают неприятности.

— Значит, вы были готовы к неприятностям?

— Конечно, без этого нельзя.

— А что вы думаете о Голубеве?

«Почему он заинтересовался этим?» — подумал Иван.

— Разное, — сказал он неопределенно.

— Разное… Почему же?

— Во-первых, человек, он, кажется, неплохой. В нем даже есть что-то привлекательное, но, к сожалению, оно слишком глубоко запрятано. Такое впечатление, словно он что-то взял в рот и не может ни проглотить, ни выплюнуть — так и ходит с этим.