По стопам Господа
Шрифт:
В коридоре раздались голоса. Я выпрямился в кресле. Идут. У меня возникло подозрение, что у них было свое, предварительное, собрание, на котором они выработали тактику поведения со мной.
Первой появилась Ютта Клейн, единственная женщина в нашей команде ученых. Руководитель исследовательского центра компании «Сименс» в Германии, седовласая Клейн тоже была лауреатом Нобелевской премии в области физики. Компания «Сименс» любезно «одолжила» ее нам на время работы над проектом «Тринити». Это она, вместе с Филдингом и группой инженеров компании "Дженерал электрик", разработала и построила супер-магнитно-резонансный томограф четвертого поколения.
– Guten Morgen, – сухо сказала
– Morgen, – отозвался я.
Вслед за Клейн вошел Рави Нара. Он сел за три стула от меня – подчеркивая, как далеко мы с ним разошлись в последнее время. В одной смуглой руке молодой индийский невролог держал шоколадный пончик, другая висела на перевязи. Я с трудом удержался от злорадной улыбки. Четыре дня назад Рави Нара зашел в комнату с аппаратом Супер-МРТ с кружкой кофе и поставил ее на стойку. А кружка частично из металла. Когда Клейн включила томограф, чтобы просканировать мозг шимпанзе, кружка перелетела через всю комнату и с такой силой толкнула руку невролога на корпус аппарата, что ему раздробило локтевую кость. Клейн сказала, что он еще легко отделался. В день самого первого включения Супер-МТР женщина-техник, тоже из «Сименса», была убита металлической тележкой аппарата ЭКГ, которая вдруг превратилась в пушечное ядро и проломила ей череп.
– Доброе утро, Дэвид.
Я поднял голову и увидел с иголочки одетого и подтянутого Джона Скоу, который прошествовал к креслу во главе стола. Заместитель директора АНБ, наиболее авторитетный американский специалист в области информационной войны, Скоу был официальным руководителем проекта «Тринити». На самом же деле последнее слово в любом вопросе имел Питер Годин – он выбирал направление исследований и определял их темпы. Отношения между Скоу и Годином были зеркальным повторением отношений генерала Лесли Гроувса и Роберта Оппенгеймера в Лос-Аламосе. Гроувс был строгий и требовательный начальник, но он всегда уступал Оппенгеймеру, ибо душой и главным двигателем начинания был именно ершистый физик. Поэтому и существовал диковинный парадокс: в военное время в важнейшем военном проекте имел последнее слово не генерал, а штафирка.
– Доброе утро, Скоу, – сказал я, даже не попытавшись улыбнуться.
– То, что вчера случилось, для всех нас ужасный удар, – почти не двигая тонкими губами, проворковал он с аристократическим бостонским акцентом. – Но для вас, Дэвид, я знаю, это особенная, большая и личная потеря.
Сколько искренности было в его словах, можно только гадать. Такой наторелый бюрократ владеет голосом не хуже актера.
– Питер вот-вот будет, – сказал он. – Похоже, отныне он наш постоянный замыкающий.
Я печально улыбнулся про себя. В прошлом Филдинг всегда приходил последним… а то и вовсе не приходил. Когда он манкировал собранием, на розыски обычно посылали меня. Искать долго не приходилось – как правило, Филдинг потел над уравнениями в своем кабинете.
Негромкое чертыханье в коридоре предшествовало появлению Питера Година. Истинный руководитель проекта «Тринити» страдал от ревматического артрита, и во время очередного многодневного приступа пройти даже несколько шагов было для него сущим мучением. Годину шел семьдесят второй год, и он был значительно старше всех ученых, занятых в проекте. Когда он родился, не то что компьютера, еще и телевизора-то не существовало! И тем не менее «старец» проекта «Тринити» на протяжении последних сорока лет добился в компьютеростроении столь многого и так быстро, что современные ученые хлыщи из Кремниевой долины рядом с ним кажутся ленивыми посредственностями.
Подобно Сеймуру Крэю, отцу суперкомпьютера, Годин был в начале пятидесятых годов двадцатого
Успешно конкурируя с целыми странами, производящими компьютеры, и с фирмой Сеймура Крэя, Питер Годин укрепился на рынке суперкомпьютеров и постоянно оставался в научном авангарде отрасли. Когда внезапное завершение холодной войны практически поставило крест на производстве военных суперкомпьютеров, Годин быстро переключился на разработку вычислительных машин параллельной обработки, и в середине девяностых его компьютеры преобладали или полностью вытеснили машины Крэя и в ПВО, и в АНБ, и в Пентагоне, и в Лос-Аламосе, и в ракетных бункерах.
Старик вошел в конференц-зал, и все подняли на него глаза.
Два года назад, когда я присоединился к команде, Годин выглядел чуть старше Эндрю Филдинга, которому тогда был шестьдесят один год. Но руководство проектом «Тринити» чудовищно состарило Година в рекордный срок. Порой его лицо отекало, и у него был вид ракового пациента на стероидах. Порой он вдруг неимоверно худел – лицо скелета, впавшие глаза, редкие волосы. А сегодня он выглядел так, словно может рухнуть, не пройдя нескольких шагов от двери до стола. Годин признался мне как-то, что в дни высшего творческого напряжения его тело подвергается катастрофическим физическим изменениям. А когда работалось, Годин трудился подряд по пятьдесят – шестьдесят часов без сна и отдыха. Хоть он и понимал, что подобные подвиги в считанные недели съедают годы его жизни, ему казалось, что это справедливая плата за ту массу удивительного, что он успел совершить за время своего пребывания на земле.
Годин обвел собравшихся медленным взглядом. При этом его бледно-голубые глаза задержались особенно долго на мне. Затем он поприветствовал всех коротким кивком и опустился в пустое кресло рядом со Скоу.
– Теперь, когда мы в сборе, – торжественно произнес Скоу, – я должен прежде всего сказать несколько слов о постигшей нас вчера ужасной потере. Вскрытие подтвердило, что профессор Филдинг скончался от массивного кровоизлияния в мозг. Он…
– Погодите! – перебил я. – Кто его вскрывал и где? Судебно-медицинский эксперт? Здесь, в Северной Каролине?
Скоу снисходительно покосился на меня.
– Ах, Дэвид, вы же знаете требования секретности. Местные власти мы привлекать не вправе. Свидетельство о причинах смерти профессора Филдинга выдано патологоанатомом Агентства национальной безопасности в форте Джордж-Мид.
– Как интересно! – не удержался я. – У АНБ, оказывается, есть свой патологоанатом? Еще понятно, зачем агентству нужен психиатр: взлом шифровальных кодов противника – та еще работа, постоянный стресс. Но чего ради им иметь в штате патологоанатома?