По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
Мы свернули в ближайший из них, оказавшийся менее переполненным, но и в нем было тесно; впрочем, затруднение скоро уладилось, так как какой-то именитый дунганин, занимавший рядом две горницы, любезно предоставил одну из них в наше распоряжение.
Дунганин оказался ахуном. Он направлялся в сопровождении пяти лиц в Рум, т. е. Турцию. Невысокого роста, но довольно полный, он поражал матовой бледностью своего лица, монгольские черты которого как-то не гармонировали с большими, глубоко сидящими и необыкновенно выразительными глазами. Костюм его ни в чем не отличался от китайского; только на голове он имел вместо черной атласной белую шапочку. От беседы с нами и от предложенного ему ужина он уклонился под предлогом крайней усталости, а наутро мы только издали приветствовали друг друга.
18 октября было днем триумфа моего брата. Он выехал из Цы-ни-цюаня несколько ранее каравана и догнал его, обвешанный утками и фазанами; но, увлекаясь охотой на дичь, он не забыл и коллекции, в которую в этот день поступили Asio otus L. и Uragus sibiricus Pall.
Местность между Цы-ни-цюанем и Фоу-каном представляла желтую волнующуюся степь, среди которой то там то сям подымались рослые карагачи; они исчезли, когда рыхлый солонец сменился песчано-глинистым грунтом, но вскоре вновь показались, охватив темной полосой весь западный край горизонта. Это был фоуканский лес – густейшая поросль исполинских вязов и тополей. В степи мы не встретили иной воды, кроме солоноватой в колодцах, здесь же она строилась по всем направлениям, очевидно, выбиваясь из-под земли, так как местные речки – Хай-да-чжан и Ду-хан-чжан – невелики.
На опушке этого леса нас обогнал китайский почтарь, везший какое-то экстренное донесение в Урумчи. Николай, по обыкновению, попытался было вступить с ним в беседу, но неудачно: китаец не удостоил его даже ответом и вскоре скрылся за поворотом пороги.
Государственной почты, которая обслуживала бы нужды частных лиц, в Китае не существует; но для надобностей казенных учреждений правительство содержит курьеров, перевозящих между станциями как письменную, так и посылочную корреспонденцию. Роль таких курьеров в Ганьсуйской провинции, да кое-где и в застенном Китае, исполняют солдаты, расквартированные ради этой цели по станциям важнейших путей, в местностях же с инородческим населением – лица, несущие очередную службу на караулах (цзюнь-тай). Обыкновенно уже издали слышно такого почтаря по бубенцам, обвешивающим шею и голову его лошади. Едет он переменным аллюром, большею частью тропотом или ходой, если конь ходистый, или рысцой, если тот не имеет хорошей побежки. Так везется, однако, только ординарная казенная почта, при доставке же срочной корреспонденции, для которой установлен суточный перегон в 600 ли, рысца заменяется рысью; но, конечно, быстрота доставки пакета в этом последнем случае лежит всецело на совести почтарей, так как контроль за ними не установлен, да едва ли и был бы возможен.
Такое допотопное устройство государственной почты уже обратило на себя внимание пекинского правительства, которое еще в 1897 г. поручило англичанину Роберту Харту организовать почтовое дело в Китае на основаниях, выработанных в Европе; и, как кажется, эта реформа действительно удалась на главнейших трактах Внутреннего Китая, но в Монголии еще и в 1903 г. действовал прежний порядок перевозки казенной корреспонденции.
Фоуканский лес произвел на нас впечатление порядочной глуши; ехали мы им километров пятнадцать, встречая лишь изредка следы давно заброшенного человеческого жилья. К концу пути он стал, однако, заметно редеть, появились прогалины. И, наконец, перед нами развернулась поляна, посреди которой возвышались старые, источенные временем стены Фоу-кана.
Фоу-кан – одно из древнейших поселении Бэй-лу. Во времена Старших Ханей (с 206 г. до нашей эры до 22 г. нашей эры) оно носило название У-тань-цы-ли, позднее (но когда?) Тэнэгэр. Впрочем, в истории Джунгарии оно не играло почти никакой роли. Составители «Мэн-гу-ю-му-цзи» говорят, что Фоуканский уезд «в прежнее время служил кочевьем для торгоутов», но я не нахожу данных, которые бы подтверждали это известие. В конце XVI в. и в начале XVII Уйгуристан, как известно, еще не составлял территории, подвластной ойратам, в 1635 же году мы застаем торгоутов в семипалатинских и акмолинских степях [283] , и по возвращении с берегов Волги в Джунгарию они были расселены в Тянь-шаньских горах к западу, а не к востоку от Урумчи.
283
Иакинф [Бичурин]. «Историческое обозрение ойратов», с. 46.
Китайский Фоу-кан, основанный первоначально (в 1773 г.) как крепость, в 1776 г. был преобразован в уездный город, каковым остается и до настоящего времени.
Он невелик и к тому же в развалинах; базар состоит из двух-трех десятков китайских лавок и занимает главную улицу, ведущую через предместье и восточные ворота к перекрестку, у которого высится триумфальная арка (пай-лу). В воздаяние чьих подвигов добродетели она была здесь воздвигнута, осталось нам неизвестным, но запущенный ее вид ясно указывал на то, что забыты они основательно. Впрочем, не только арка, но и все остальные, сколько-нибудь выдающиеся постройки этого города производили впечатление такой же запущенности. После тяжкой годины, пережитой Фоу-каном в период мусульманского восстания, он еще не оправился и требовал обширного ремонта во всех статьях казенного хозяйства; да к нему, по-видимому, и было уже приступлено, так как мы застали в ходу кое-какие работы: приводилась в порядок колесная дорога, подымалось кое-где ее полотно, расчищались сточные канавы, свозился лес для мостов и хворост для проектированной новой стены. Всеми этими работами распоряжался чжи-сянь (уездный начальник) самолично; по крайней мере, мы застали его за городской стеной в ранний час нашего выступления в дальнейший путь, в Урумчи.
За Фоу-каном лес кончился, и перед нами раскинулась снова степь, на этот раз, однако, бестравная, с редкими лишь пучками невысокого чия, на далеко уходившем в стороны грязно-желтом фоне которого лишь изредка рисовались темные силуэты карагачей. Вскоре, однако, этот ландшафт сменился еще более безжизненным, более тусклым: мы вступили в пустыню с характеризующим ее животным миром и порослью. Но когда-то жил здесь и человек, довольствуясь водою колодцев; бесформенные остатки каких-то строений мы встретили сначала на одиннадцатом километре от Фоу-кана, а затем еще дальше, на двадцатом километре. Среди этих последних, носивших название Гань-цюань-пу, копошились даже теперь какие-то люди, исправляя дувалы и приспособляя под жилье развалины фанз.
За Гань-цюань-пу дорога вступила в горы, составляющие очень пониженный северный отпрыск Дуньшанских высот, разделенный долиной речки Хэн-гоу на два рукава, из коих южный и круче и массивнее северного, распавшегося на группу пологих холмов. Их слагают песчанистые глины серо-желтого и светло-бурого цвета, переходящие местами в серые и красновато-бурые, мелкозернистые, глинистые песчаники и серые мергели; несомненно, что в образовании их должны принимать участие также и конгломераты, так как иначе неоткуда было бы взяться гальке, в обилии устилающей здесь как полотно дороги, так и дно и склоны оврагов, но их обнажений мне видеть не довелось.
Склоны этих гор совершенно обнажены, и только в распадках холмов я видел кое-какую растительность: пожелтевшие уже пучки битегэ (Festuca sp.). джусан (мелкую полынь), тарло (Elymus sp.?), изан (Echinopsilon sp.?), адраспан (Peganum harmala), терескен (Eurolia ceratoides) и тюйе джапрак (Rheum sp.); но, несмотря на такое бесплодие гор, в них держалось множество каракуйрюков (Gazella subgntturosa), по-видимому, настолько уже свыкшихся с беспрерывным грузовым движением большой дороги, что наше появление не вызвало в их среде сколько-нибудь заметной тревоги; зато и поплатились же они за свое излишнее доверие к человеку потерей двух товарищей убитыми и по крайней мере трех ранеными.
Река Хэй-гоу служит границей двух уездов – Фоуканского и Урумчиского. Русло ее – русло большой реки, разметавшейся по широкой долине, заключенной в крутые, высокие, бурые стены; но течет она в них столь малозаметной струей, что как-то не хочется верить, что такое грандиозное ложе могло быть вымыто ею. Впрочем, октябрьская вода далеко не соответствовала той, какую мы застали в ее верховьях в июле.
Пройдя эту речку и подымающуюся за нею плоскую гряду гор, мы вышли к лежавшему в развалинах городку Гумуди, в котором с трудом нашли подходящее помещение для остановки. О прошлом его не имеется сведений, но в семидесятых годах имя его вдруг выдвинулось и получило известность, благодаря геройскому сопротивлению, оказанному его населением (дунганами) сперва Якуб-беку, а затем, в 1876 г., китайским войскам. Последние и довершили его разрушение.