По светлому следу (сб.)
Шрифт:
– При таком варианте Азаров будет, конечно, разоблачен, – замечает майор Огинский. – А мы потеряем возможность иметь своего человека во главе их диверсионной школы, с помощью которой можно было бы и у них организовать кое-какие диверсии. Азаров надеется ведь укомплектовать эту школу нашими партизанами. Как же упустить такую возможность?…
– Тогда, может быть, Удалось бы наконец взорвать в их тылу железнодорожный мост через Бурную! – восклицает Бурсов. – Это было бы чертовски здорово!
– Азарову это удастся! – убежденно говорит
– В такие сроки это не реально, – сокрушается подполковник Бурсов. – Мост ведь многопролетный, грузоподъемностью до шестидесяти тонн. Товарищ Трошин, у вас должны быть подробные данные о нем. Доложите-ка их нам.
Капитан торопливо роется в своем столе и извлекает сложенную гармошкой карту мостов и дорог в полосе армии. Расстелив её перед Бурсовым, он указывает на обведенный черным карандашом условный знак моста, сбоку которого аккуратно выписаны его цифровые характеристики: длина и ширина, грузоподъемность. На карте «подняты» и усилены цветными карандашами ее контурные линии, подцвечены условные знаки дорог, рек и искусственных сооружений, представляющих интерес для инженерных войск.
– Идите к нам поближе, товарищ Азаров, – просит подполковник Бурсов. – Вот тот самый мост, который вам надлежит взорвать. Не знаю, каковы данные о нем у немцев, а по нашим – он четырехпролётный, предназначен для пропуска всех видов грузов, вплоть до шестидесятитонных. И дорога тут бойкая, двухпутная, с асфальтированным покрытием. Разрушение моста на такой магистрали, как вы сами видите, грозит нам серьезными затруднениями.
– Весь поток грузов придется пустить тогда по этой вот дороге, – замечает капитан Трошин, проводя карандашом по карте. – А она в плохом состоянии. И я боюсь, что, как только мы переключим на нее грузы с главной магистрали, ее покрытие не выдержит.
– Но тут много и грунтовых дорог, – замечает Азаров, всматриваясь в карту.
– Да, много, – соглашается капитан. – Но ведь уже осень, а они не профилированы, и как только пойдут дожди…
– На грунтовые, конечно, плохая надежда, – подтверждает Бурсов. – Да и мосты, тут не для всех типов танков.
– А вы уверены, Азаров, – спрашивает майор Огинский, – что им важен не столько взрыв этого моста, сколько возможность проверить таким образом вашу благонадежность?
– Взрыв моста для них, конечно, немаловажен, – отвечает Азаров. – Это само собой, но главное, по-моему, окончательное испытание моих возможностей…
– Почему окончательное? – не понимает Огинский.
– Они пытались уже проверить меня, и я чуть было не загремел… В бумагах Куличева имелось письмо его племянника, и стоило им сличить почерк Стецюка с моим…
– Да, черт побери! Почерк подлинного Стецюка мог вас здорово подвести.
– К счастью, письмо Стецюка попало ко мне раньше, чем к Вейцзеккеру, и я переписал его своей рукой. А конверт уничтожил.
– Ну, что я вам говорил об этом человеке! – обрадовался Огинский. – А Вейцзеккер, значит, обнаружив это письмо, решил проверить вас по почерку?
– Он обнаружил его вовсе не случайно, – уточняет Азаров. – Вейцзеккер знал о нем от начальника полиции, который читал это письмо до меня. К счастью, оно было написано такими же чернилами, какие были в моей авторучке, и на обычной бумаге. Да и почерк Стецюка не очень отличался от моего. Вот Дыбин и не заметил разницы, запомнил только содержание письма. А Вейцзеккер сличал мою заявку на взрывчатку уже с тем почерком, каким я переписал письмо Стецюка.
– Этот Вейцзеккер, видать, тип дотошный. И, вне всяких сомнений, послал он вас сюда не только с целью диверсии…
– Даже если у него не осталось больше сомнений, что я и Стецюк одно и то же лицо, ему, наверно, нужно проверить, чего я стою как подрывник и будущий руководитель школы диверсантов.
– Нужно, значит, сделать все возможное, чтобы убедить его в этом, – заключает Огинский, вставая из-за стола.
– А как? – пожимает плечами подполковник Бурсов. – Сами видите, какова ситуация.
А Огинский уже расхаживает по штабной комнате, отвергая идеи, слишком поспешно приходящие в голову: «Бурсов прав, конечно: такой мост за двое суток не восстановишь. Если же разрушить только один его пролет, немцам это покажется подозрительным… А что, если Азарову вернуться к Вейцзеккеру и сказать, что взорвать мост не было никакой возможности?… Нет, это тоже не годится! Во-первых, этим лишь усилишь его подозрительность, во-вторых, неизбежно снизишь цену Азарова как подрывника. Что же тогда еще?…»
– А какой дан вам срок для выполнения задания? – спрашивает он лейтенанта.
– Неделя. Но не больше. Это предел.
«Неделя… неделя, – торопливо думает Огинский. – Целых семь дней… Неужели так ничего и не придумаем за это время?»
– Ну ладно, товарищ Азаров, придумаем что-нибудь. А пока вам нужно познакомиться с офицерами разведотдела нашей армии и сообща с ними наметить объекты диверсий в немецком тылу. Если вам удастся зачислить в диверсионную школу кого-нибудь из партизан, вы многое сможете сделать.
– Если, например, взорвете железнодорожный мост через Бурную, ничего иного от вас и не потребуется, – уточняет подполковник Бурсов. – Очень бы содействовало это успеху наступательной операции, которую мы сейчас готовим. Взрыв этого моста отрезал бы отход главных сил противника, не дал бы возможности увести его бронепоезд и подвижной состав с военной техникой и награбленным имуществом.
А когда лейтенант Азаров в сопровождении связного ушел в разведотдел, капитан Трошин, с сомнением покачан головой, сказал: