По тонкому льду
Шрифт:
Поэтому, подавив уральский чиновничий бунт, все еще слабый в начале 90-х федеральный центр все-таки был вынужден пойти на уступки: регионам разрешили самим выбирать себе губернаторов и вообще самим решать многие вопросы. В результате первое время на выборах довольно часто побеждали совсем не те, кого хотел бы видеть победителем федеральный центр.
Главное достижение того времени – на местных выборах начали формироваться новые региональные элиты. Не сверни Путин демократию на всех уровнях – глядишь, к нашему времени мы бы уже имели наконец-то новые элиты, новых губернаторов,
Не вышло.
Почему же удалось все так быстро свернуть?
Потому что в начале 90-х, в том числе и после Уральской республики, федеральный центр затаил свой испуг и заложил под прописанный в Конституции 1993 года федерализм достаточное количество мин, чтоб в удобный момент легко его ликвидировать.
Региональные вольности и свободы, которых тогда действительно было гораздо больше, чем сейчас, по сути, были гарантированы только доброй волей Ельцина их уважать и не отменять. Но Ельцин уступил место Путину – и вдруг выяснилось, что никаких механизмов ослушания и сопротивления федеральному центру просто нет, как нет и региональных лидеров, готовых спорить с унитаристской политикой нового хозяина Кремля. Воспеваемая ельцинской пропагандой система сдержек и противовесов оказалась фикцией – ничто не могло сдержать антифедералистский и унитаристский курс нового президента.
Полусоветские и все еще крайне слабые местные элиты так и не поняли, что любые игры на стороне федерации закончатся триумфом федеральной бюрократии. Отказавшись от прямых выборов, губернаторы потеряли сразу все: из самостоятельных игроков, имеющих отдельную легитимность, они превратились в обычных чиновников, легитимных только благодаря президенту.
Федеральная власть в 1993 году увидела свою слабость и испугалась ее, а потому попыталась продемонстрировать силу по всем фронтам – расстрелом парламента в Москве и разгоном Уральской республики. Она пронесла этот страх через ельцинские годы, и воспитанный в нем Путин отомстил всем и за все. За 12 лет искоренено все, что проросло в 90-е, выкопано и вытоптано все, что было тогда посеяно.
Во всяком случае, так кажется власти. И так есть на самом деле.
Иллюзий быть не должно: сейчас мы в низшей точке антидемократического унитарного авторитарного государства – такого, каким оно вообще может быть в России в XXI веке.
Сила слов
Главное и единственно интересное, что осталось от всей истории 1993 года, – два слова, поставленных рядом: «Уральская республика». Словосочетание возникло – и с ним уже ничего не сделать, слова живут отдельной жизнью, и их не запретить, не упразднить указом президента.
Урал всегда был только географическим понятием, без особого политического смысла. Экономическим регионом – да, но бессловесным и несамостоятельным. «Урал – опорный край державы!» – вот и вся политика. Глубокий тыл империи, завод и немножко тюрьма. В бурном 1918 году мелькнуло и исчезло Уральское правительство, но тогда в каждой деревне было свое правительство. Более того, никакой Уральской области или Уральского края в России нет с 1934 года, есть только пресловутый аморфный Уральский федеральный округ.
И при всем при этом – призрак какой-то Уральской республики. Уральская республика живет своей отдельной жизнью – как бренд самой себя, как чистая идея без привязки к материи. О ней пишут писатели и журналисты, она, если вдуматься, один из главных политических брендов региона – при том, что официально сделано все, чтобы забыть этот краткий миг истории.
И вот что странно: чем больше уверений в стабильности и нерушимости, тем больше криков об угрозе распада России и нелепых попыток законодательно запретить любые дискуссии о ее будущем.
Кто угрожает-то? Если Россия едина и неделима – неужели какие-то дискуссии способны это единство уничтожить? Или вся эта истерика – предчувствие скорого конца, выраженное в рамках любимого дискурса федеральной власти – априорного обвинения во всех бедах и проблемах страны врагов, внутренних и внешних?
Они не могу понять, почему все сыплется, и не могут поверить, что сыплется все их стараниями и их бездарностью и воровством. Они кричат об угрозе развала, ищут врагов – и каждым своим новым криком и новым дурацким законом лишь делают кризис государственности все ближе и реальнее. При всех заклинаниях о стабильности и единстве, Россия двигается прямой дорогой к глобальному кризису государственности, который может оказаться серьезнее того, который был в начале 90-х.
Объяснение сложных социально-политических процессов простыми метафорами – порочный путь, но я все-таки позволю себе использовать популярную аналогию с маятником. Сейчас маятник российской государственности качнулся в сторону гиперцентрализма и абсолютной автократии – но это значит только то, что когда маятник двинется в обратный путь, в его конце будет достигнут новый максимум децентрализации, только и всего. И тогда Уральская республика, и не только она, может стать реальностью – внезапно, спустя много лет после того, как все вроде бы закончилось.
Не потому, что где-то в глубоком подполье сидят ужасные сепаратисты и готовят коварные планы отделения Урала, а в темных лесах ходят бородатые уральские партизаны. Нет у нас тут никаких сепаратистов и партизан, никто ничего не готовит и не ждет. Как никто никогда не думал в бывших советских республиках, что все случится так быстро и так скоро. Шеварднадзе, Алиев, Назарбаев, Каримов, Ниязов – неужели кто-то верит, что в советские времена, сидя на всевозможных совещаниях и заседаниях, они мечтали о том, что будут когда-то руководителями отдельных государств? Думаю, даже в Прибалтике только очень немногие верили, что что-то может измениться.
В условном 1983 году мысль о том, что в 1993 году Россия и Украина будут разными государствами, флагом России будет дореволюционный триколор, а гербом – двуглавый орел, показалась бы в лучшем случае оригинальной шуткой, а в худшем – признаком серьезного умственного расстройства. Большинство жителей РСФСР даже не знали, какой был флаг у России раньше, а двуглавый орел казался ничуть не более родным, чем герб Великобритании. Серьезно верить в то, что Украина будет суверенным государством, а над Киевом будет развеваться сине-желтый флаг, могли только люди с очень бурным воображением, причем живущие где-то в Канаде. Но прошло десять, двадцать, тридцать лет – и вот, извольте.