По ту сторону барьера
Шрифт:
— Продолжайте.
Коричневые пальцы Веллса в нерешительности замерли над кнопкой.
— Вы уверены, что хотите этого?
— Я вам уже привел свои доводы, — нетерпеливо проговорил Найсмит. — Давайте, начинайте.
Веллс нажал кнопку. В аппарате что-то щелкнуло и стало слышно низкое гудение. Найсмит почувствовал любопытное ощущение щекотки внутри черепа и подавил желание поднять руку и сорвать зажимы с головы.
— В предыдущем сеансе, — сказал Веллс, — двигаясь назад, мы добрались до дней вашего пребывания в госпитале, которые были
Он повернул какую-то шкалу, и ощущение щекотки стало более сильным.
— Я направляю ваше внимание на самый первый день в медицинском центре Военно-воздушных сил. Попытайтесь удержать картину, которую вы увидели в момент самого первого пробуждения. Первую после пробуждения вещь, которую вы помните…
Найсмит попытался сконцентрироваться. В голове носились туманные картины белизны: белые простыни, белые одежды…
Наблюдая за ним, Веллс что-то сделал на пульте управления. И тут перед глазами Найсмита вдруг появилась яркая сцена, настолько четкая и подробная, будто он снова переживал эти события.
— Да? — встревоженно спросил Веллс. — Опишите что вы видите и слышите.
Найсмит непроизвольно сжал кулаки, затем попробовал расслабиться.
— В мою палату входит молодой врач. Я вижу его лицо также ясно, как ваше. Около тридцати, тяжелые щеки, жизнерадостный вид, но глаза прищурены. Смотрит на мою историю болезни, затем на меня. «Как мы сегодня себя чувствуем?». На меня посмотрела медсестра и улыбнулась, а затем вышла. Большая приятная комната: зеленые стены, белые занавески. Я сказал: «Где я?»
Найсмит замолк и удивленно нахмурился.
— Я не помнил ничего… совсем ничего. Даже язык… он…
Найсмит вздрогнул всем телом и изогнулся на кушетке.
— Спокойно, — сказал Веллс. — Можете вы повторить его ответ?
Найсмит сжал зубы.
— Теперь-то могу. Он произнес: «На каком это языке, старина?» Но я не понял. — Найсмит приподнялся на локте. — Он говорил по-английски, и я не понял ни слова!
Веллс заставил его лечь. На лице врача было беспокойство.
— Спокойно, — повторил он. — Нам известно, что после катастрофы у вас была полная амнезия. Вам пришлось заново учиться всему… Не позволяйте яркости воспоминаний…
— Но на каком языке я говорил? — яростно спросил Найсмит. — Когда задал вопрос «Где я?».
Веллс выглядел удивленным.
— Вы можете точно повторить звучание?
— Глену эш ай? — спустя мгновенье произнес Найсмит, закрыв глаза. Напряжение росло в нем — он не мог лежать спокойно. Челюстные мышцы его лица были болезненно напряжены. Он почувствовал, как его лоб начал покрываться потом. — Вы узнаете этот язык?
— Я не лингвист. Это не немецкий, не французский и не испанский. В этом я абсолютно уверен. Может быть, румынский или хорватский? Откуда-то из тех краев? В вашей родословной не было влияния подобного рода?
— В соответствии с записями — нет, — напряженно проговорил Найсмит. Пот ручьями тек по его лицу, кулаки сжимались, разжимались и снова сжимались. — Мои родители коренные американцы и всю жизнь прожили на Среднем Западе. Умерли оба в пыли Омахи, как и все другие мои родственники. Я был последним. Такая вот история. И я на нее почти купился!
— Пошли дальше, — сказал Веллс. — После того, как закончим, я проиграю эту фразу Гупке или Лири. Посмотрим, что они скажут. Давайте попробуем сейчас пройти немного дальше назад. Попробуйте собраться.
— Хорошо.
Найсмит, положив руки вдоль тела, вытянулся на кушетке.
— Сейчас я направляю ваше внимание, — осторожно начал Веллс напряженным голосом, — на последние воспоминания перед пробуждением в госпитале. На последнюю вещь, которую вы помните. — Он снова положил руки на приборы управления.
Перед глазами Найсмита снова вспыхнули яркие картины, и он начал говорить. Правда, на этот раз был какой-то ландшафт, туманный и серый.
— Катастрофа, — хрипло проговорил он, облизнув губы. — Обломки крушения повсюду… дымящиеся… Тела…
— Где вы сами? — спросил Веллс, наклонившись ближе.
— Примерно в двадцати ярдах от фюзеляжа, — с усилием ответил Найсмит. — Совершенно голый, весь в крови… Холодно. Голая земля. Тело, и я склоняюсь над ним, чтобы посмотреть, кто это. Лица нет, полностью разбито. Личный номер… Боже правый! — Он резко сел, весь дрожа.
Даже под загаром было видно, как побледнело лицо Веллса. Он выключил аппарат.
— Что это было?
— Я не знаю, — медленно проговорил Найсмит, роясь в памяти в поисках картины, которая там была, но теперь отсутствовала. — Я потянулся к бирке с личным номером парня и потом… не знаю, что произошло. Просто дьявольский шок. Сейчас уже все прошло.
— Нам лучше окончить сеанс. — Веллс собрался отключить блок управления. — В следующий раз…
— Нет. — Найсмит схватил его за руку. — Мы уже близко, я чувствую. И я не хочу на этом успокаиваться. Включите эту штуковину.
— Не думаю, что это разумно, Найсмит, — попытался успокоить его Веллс. — Вы слишком сильно реагируете. Не забывайте, это мощное средство.
— Еще один раз. Один раз я выдержу, а потом мы отложим до следующего сеанса.
Он посмотрел Веллсу в глаза.
— Ну, хорошо, — с неохотой согласился Веллс. — Посмотрим…
Найсмит лег на спину. Гудение и щекотание в голове началось снова.
— Я направляю ваше внимание в детство, — сказал Веллс. — Любая сцена из вашего детства. Все, что придет на ум.
Найсмит окаменел. Что-то направлялось к его сознанию. Что-то настолько жуткое, что если бы он увидел это, то сошел бы с ума. Затем оно исчезло.
Итак, все закончилось неудачей. Стоя на дорожке, ведущей от дома Веллса, Найсмит сердито массировал пальцами виски. Все, что он вынес из этого мероприятия, была головная боль.