По ту сторону черной дыры
Шрифт:
Уже восьмой год Андриан трудился над своим шедевром, получившему название «Мир глазами пчелы», столь же яркому по сюжету как и «Последний день Помпеи». Холст был разбит на неправильные ромбы и «тупоугольники», каждый из который представлял маленький сюрреалистический сюжет. Все еще не законченное, творение следовало за своим создателем на берега Сены.
За Андриана вступился Мухин:
– Командир, в конце концов, он ведь не «Запорожцев» скопировал!
– Не учите деда кашлять! – отмахнулся Булдаков, а где гарантия, что этого обдолбанного Людовика не хватит кондратий?
– В тринадцатом веке на Земле у людей были нервы покрепче, – отозвалась
– Надо мою половину, Иваныч, на должность поставить, – сказал Олег Палыч, – не годится, чтобы какие-то гражданские влезали в разговор военных! Назначим, скажем ее, командиром отделения посудомоек с присвоением посмертного звания обер-кондуктора. Чего молчишь? Слыхал ты, чтобы детишек на казни водили? Ребенок, кстати где?
– Я здесь, па! – отчаянно пробасило его чадо с крыши «кунга». Дениска, крепко упершись ногами, глядел в бинокль на город, куда они должны будут въехать буквально через час.
Он походил на Наполеона, ожидающего купчишек с ключами от города-Героя Москвы. Дите было обряжено в камуфляжную форму самого скромного размера, а на правом боку его болталась портупея с кобурой, в которой дремала «берета», которой Дениска владел мастерски.
– Гляди! – предупредил его отец, – свалишься, я тебе трещину в башке зашпаклевывать не буду.
Затем, вспомнив, что хотел сказать людям кое-что ободряющее, продолжал менторским тоном:
– Париж, насколько я слышал, город контрастов. Богатые дворцы, убогие хижины, нарядные дамы и нищие в лохмотьях и башмаках из не шибко ценных пород древесины – вот такая картина откроется нам через какое-то время. Чума, проказа и обжорство вкупе с развратом – это три составляющие картины современного средневековья. Рука врача колоть устанет грязные ягодицы неряшливых обитателей, разносящих на теле своем проклятие рода человеческого. Призываю и приказываю вам не предавать забвению кодекс правил, посвященный личной гигиене. Лишь строгое соблюдение их может гарантировать нам безопасное существование в этом рассаднике заразы.
– Помните! – подполковник сделал эффектную паузу, – вши у дам – вещь такая же обыденная, как глисты у Хулио Иглесиаса. За бархатной внешностью порой скрывается банальная чесотка. Я правильно излагаю, Валерий Иваныч?
Починок профессионально откашлялся.
– Все сказанное вами, командир, правильно и, следовательно, верно. Под правой рукой постоянно должно находиться мыло, а под левой – таблетки от дизентерии. Теперь еще пару слов о наболевшем. Я об утраченных половых связях нашего холостого контингента. Разумеется, все мы мужики и тем из нас, у кого нет жен придется туго. Но учтите: хотя СПИДа пока не изобрели, у местных барышень можно подцепить внушительный букет, избавиться от которого будет мучительно и больно. На первых порах раз в две недели я буду осматривать мужское население на предмет сами знаете чего, не взирая на семейное положение и занимаемую должность, – фельдшер многозначительно глянул на командира.
– Жена Кесаря… – начал напыщенно тот, но Починок только улыбнулся.
– Вас, Олег Палыч, это не касается. Всем известна ваша маниакальная привязанность к супруге, – раздался скромный хохот. Булдаков побагровел.
– Ни хрена не понял: комплимент это, или оскорбление? – Светлана взяла его под руку.
– Зависть, мой хороший, черная зависть.
– Женщин чаша сия минует, – продолжал тем временем Починок, – местные самцы хоть и красивы, но издают запах, способный вылечить даже бешенство матки.
Все заулыбались, вспомнив, как был уязвлен посол, когда его со всей свитой отправили в баню. Волосы его, по определению Ильиничны, пахли лошадиным потом, тело – медвежьим пометом, ноги – перебродившим пивом, а изо рта несло, как из преисподней.
– Вести себя скромно, – напутствовал своих людей Булдаков где-то подслушанной фразой.
Кортеж подкатил к воротам как раз в тот самый момент утра, когда стража закончила пропускать всех желающих попасть в город. Колонна из семнадцати автомобилей замерла, не доезжая метров ста до ворот, а УАЗик с посольским флагом, в котором находились Булдаков и особы к нему приближенные, подкатил к четырем усатым молодцам, которые оторопело взирали на странных посетителей. Судя по лицам гвардейцев, им хотелось убраться куда-нибудь за Сен-Жермен и провести остаток жизни там в скромности и святой убогости.
– Бонжур! – пропел Олег Палыч голосом Папанова и щелкнул по носу одного из стеклянноглазых, – мсье, же не манж па сис жур! Мухин, быстро переведи мне, что я сказал!
– Командир, – сказал старший прапорщик, мы же не христарадничать сюда явились! Вы сказали, что голодны.
– Пайка, ням! – затряс головой подполковник, произнося извечную солдатскую фразу.
– Олег Палыч, прошу вас, не дурачьтесь! – умоляюще прогудел Мухин, – гляньте, двое уже обмочились!
Обратившись к стражникам на их родном языке, он принялся им что-то объяснять. Те, вытаращив глаза, глядели то на дьявола (Булдакова), то на его свиту.
– Не верят они тебе, Иваныч! – сплюнул подполковник. Затем он достал военный билет и раскрыл его на первой странице. Ткнув страже под нос свое фото, Олег Палыч заговорил «на французском», как его понимают в Калуге:
– Ксива, битте! Моя ест посол Великая Белая Русь до вашего пана Людовика, да сказится его имя! Поехали, Иваныч! – сказал он Мухину, видя, что его старания пропадают даром, – нечего с этими болванами разговаривать. По машинам!
– Куда? – спросил его водитель.
– В Лувр! – буркнул раздосадованный подполковник. Автомобиль не тронулся с места. Командир вопросительно глянул на водителя. Им оказался старший прапорщик Мухин.
– Это не машина времени, – пояснил тот, – Лувр был построен для Марии Медичи, если не ошибаюсь, в шестнадцатом веке. И пока у нас не было причин для восхищения инженерной мыслью данного мирка!
– Тогда поехали к хижине короля!
– А это куда?
– Иваныч, любой советский город состоит из площади Ленина, проспекта имени Ленина и улицы Маяковского! Точно так и все остальное – дуй в центр! Там и живет этот Людовик: между ГУМом и Мавзолеем Калигулы.
Вереница автомобилей потянулась по улицам города, пугая собак и редких прохожих. По бокам улочек тянулись сточные канавы, в которых что-то или кто-то копошился. Путешественников обдало ароматами городской свалки.
– Вот что-то похожее, – сказал Олег Палыч, когда командорская машина выпрыгнула на мощеную желтым камнем площадь. Справа возвышалось высокое здание, чем-то напоминающее Дворец Съездов, правда, без серпастого флага над куполом, – здесь, по-моему, рождаются и плодятся короли.
Мухин лихо осадил у парадного. Живчик-командир мигом выбрался из УАЗика.
– А запах! – сморщил он свой белорусский шнобель-картошку.
– Побрызгаем! – произнес невесть как оказавшийся рядом Починок, – отсутствие канализации – не есть хорошо!