По ту сторону добра и зла
Шрифт:
274
Проблема ожидающих. Нужен какой-нибудь счастливый случай, нужно много такого, чего нельзя предусмотреть заранее, для того, чтобы высший человек, в котором дремлет решение известной проблемы, еще вовремя начал действовать чтобы его вовремя "прорвало", как можно было бы сказать. Вообще говоря, этого не случается, и во всех уголках земного шара сидят ожидающие, которые едва знают, в какой мере они ждут, а еще того менее, что они ждут напрасно. Иногда же призывный клич раздается слишком поздно, слишком поздно является тот случай, который даёт "позволение" действовать, - тогда, когда уже прошли лучшие годы юности и лучшие творческие силы атрофировались от безделья; сколь многие, "вскочив на ноги", с ужасом убеждались, что члены их онемели, а ум уже чересчур отяжелел! "Слишком поздно", - восклицали они тогда, утрачивали веру в себя и становились навсегда
– Уж не является ли "безрукий Рафаэль", если понимать это выражение в самом обширном смысле, не исключением, а правилом в области гения?
– Гений, быть может, вовсе не так редок: но у него редко есть те пятьсот рук, которые нужны ему, чтобы тиранизировать "нужный момент", чтобы схватить за волосы случай!
275
Кто не хочет видеть высоких качеств другого человека, тот тем пристальнее присматривается к тому, что есть в нем низменного и поверхностного, - и этим выдает сам себя.
276
Всякого рода обиды и лишения легче переносятся низменной и грубой душой, чем душой знатной: опасности, грозящие последней, должны быть больше, вероятность, что она потерпит крушение и погибнет, при многосложности ее жизненных условий, слишком велика.
– У ящерицы снова вырастает потерянный ею палец, у человека - нет.
277
– Довольно скверно! Опять старая история! Окончив постройку дома, замечаешь, что при этом незаметно научился кое-чему, что непременно нужно было знать, прежде чем начинать постройку. Вечное несносное "слишком поздно"!
– Меланхолия всего закопченного!..
278
– Странник, кто ты? Я вижу, что ты идешь своей дорогой без насмешки, без любви, с загадочным взором; влажный и печальный, как лот, который, не насытясь, возвращается к дневному свету из каждой глубины - чего искал он там?
– с грудью, не издающей вздоха, с устами, скрывающими отвращение, с рукою, медленно тянущейся к окружающему: кто ты? что делал ты? Отдохни здесь: это место гостеприимно для каждого, - отдохни же! И кто бы ты ни был - чего хочешь ты теперь? Что облегчит тебе отдых? Назови лишь это; а все, что у меня есть, - к твоим услугам!
– "Отдохнуть? Отдохнуть? О любопытный, что говоришь ты!
– Но дай мне, прошу тебя - - " Что? Что? говори же!
– "Еще одну маску! Вторую маску!"
279
Люди глубокой скорби выдают себя, когда бывают счастливы: они так хватаются за счастье, как будто хотят задавить и задушить его из ревности, ах, они слишком хорошо знают, что оно сбежит от них!
280
"Скверно! Скверно! Как? разве не идет он - назад?" - Да! Но вы плохо понимаете его, если жалуетесь на это. Он отходит назад, как всякий, кто готовится сделать большой прыжок.
–
281
– "Поверят ли мне? но я очень желаю, чтобы мне поверили в этом: я думал о себе всегда лишь дурно, думал только в очень редких случаях, только будучи вынужден к этому, всегда без всякого увлечения "предметом", готовый удалиться от "себя", всегда без веры в результат, благодаря непреоборимому сомнению в возможности самопознания, которое завело меня так далеко, что даже в допускаемом теоретиками понятии "непосредственное познание" я вижу contradictio in adjecto, - весь этот факт есть почти что самое верное из всего, что я знаю о себе. Должно быть, во мне есть какое-то отвращение, препятствующее мне думать о себе что-нибудь определенное.
– Не скрывается ли тут, быть может, загадка? Весьма вероятно; но, к счастью, не для моих зубов.
– Быть может, этим выдает себя та порода, к которой я принадлежу?
– Но выдает не мне - что вполне отвечает моему собственному желанию.
– "
282
– "Но что же случилось с тобой?" - "Я не знаю, - сказал он, запинаясь, - быть может, гарпии пролетели над моим столом".
– Теперь случается порою, что кроткий, скромный и сдержанный человек вдруг приходит в ярость, бьет тарелки, опрокидывает стол, кричит, неистовствует, всех оскорбляет - и наконец отходит в сторону, посрамленный, взбешенный на самого себя, - куда он уходит? зачем? Чтобы умирать с голоду в стороне? Чтобы задохнуться от своих воспоминаний?
– Кто обладает алчностью высокой и привередливой души и лишь изредка видит свой стол накрытым, свою пищу приготовленной, тот подвергается большой опасности во все времена; в настоящее же время эта опасность особенно велика. Вброшенный в шумный век черни, с которой он не в силах хлебать из одной миски, он легко может уморить себя голодом и жаждой или, если он тем не менее наконец "набросится" на пищу, - от внезапной тошноты.
–
283
Если у кого-нибудь вообще есть желание хвалить, то с его стороны будет утонченным и вместе с тем аристократическим самообладанием хвалить всегда лишь в тех случаях, когда не хвалят другие: иначе ведь приходилось бы хвалить и самого себя, что противоречит хорошему вкусу; но, конечно, это самообладание дает приличный повод к тому, чтобы его постоянно не понимали. Чтобы иметь право позволять себе эту действительную роскошь в области вкуса и нравственности, нужно жить не среди болванов, а среди таких людей, непонимание и ошибки которых могут даже доставить удовольствие своей утонченностью, - в противном случае за нее придется дорого платить!
– "Он хвалит меня, следовательно, признает меня правым" - этот ослиный вывод портит нам, отшельникам, половину жизни, ибо он делает ослов нашими соседями и друзьями.
284
Жить, сохраняя чудовищное и гордое спокойствие; всегда по ту сторону. По произволу иметь свои аффекты, свои "за" и "против", или не иметь их, снисходить до них на время; садиться на них, как на лошадей, зачастую как на ослов: ведь нужно же уметь пользоваться как их глупостью, так и пылом. Сохранять в своем обиходе три сотни показных мотивов, а также темные очки: ибо есть случаи, когда никто не должен заглядывать нам в глаза, а еще того менее в наши "мотивы". И взять себе в компаньоны этот плутоватый и веселый порок - учтивость. И быть господином своих четырех добродетелей: мужества, прозорливости, сочувствия, одиночества. Ибо одиночество есть у нас добродетель, как свойственное чистоплотности возвышенное влечение, которое провидит, какая неизбежная неопрятность должна иметь место при соприкосновении людей между собою, - "в обществе". Как бы ни было, когда бы ни было, где бы ни было, - всякое общение "опошляет".
285
Величайшие события и мысли - а величайшие мысли суть величайшие события - постигаются позже всего: поколения современников таких событий не переживают их - жизнь их протекает в стороне. Здесь происходит то же, что и в царстве звёзд. Свет самых далёких звёзд позже всего доходит до людей, а пока он ещё не дошёл, человек отрицает, что там есть звёзды. "Сколько веков нужно гению, чтобы его поняли?" - это тоже масштаб, это тоже может служить критерием ранга и соответствующим церемониалом - для гения и звезды.
286
"Здесь вид свободный вдаль, здесь дух парит высоко".
– Однако есть противоположный вид людей, которые также находятся на высоте и также имеют перед собой свободный вид - но смотрят вниз.
287
– Что такое знатность? Что означает для нас в настоящее время слово "знатный"? Чем выдаёт себя знатный человек, по каким признакам можно узнать его под этим тёмным, зловещим небом начинающегося господства черни, небом, которое делает всё непроницаемым для взора и свинцовым?
– Этими признаками не могут быть поступки: поступки допускают всегда много толкований, они всегда непостижимы; ими не могут быть также "творения". В наше время среди художников и учёных есть немало таких, которые выдают своими творениями, что глубокая страсть влечёт их к знатному, - но именно эта потребность в знатном коренным образом отличается от потребностей знатной души и как раз служит красноречивым и опасным признаком того, чего им недостаёт. Нет, не творения, а вера - вот что решает здесь, вот что устанавливает ранги, - если взять старую религиозную формулу в новом и более глубоком смысле: какая-то глубокая уверенность знатной души в самой себе, нечто такое, чего нельзя искать, нельзя найти и, быть может, также нельзя потерять.
– Знатная душа чтит сама себя.
288
Есть люди, обладающие таким умом, которого никак нельзя скрыть; они могут сколько угодно изощряться и закрывать руками предательские глаза ( точно рука не предатель!
– ): в конце концов все-таки видно, что они обладают чем-то таким, что скрывают, именно, умом. Одно из лучших средств для того, чтобы, по крайней мере, обманывать возможно дольше и с успехом представляться глупее, чем на самом деле, - что в обыденной жизни зачастую приносит такую же пользу, как дождевой зонтик, - называется энтузиазмом: причисляя сюда и то, что сюда относится, например добродетель. Ибо, как говорил Галиани, должно быть знавший это: vertu est enthousiasme.