По ту сторону отражения
Шрифт:
У меня не было той истерики, как в тот раз, в комнате Антона. Мне было гораздо больнее. И от этого я не могла пошевелиться. Рядом находилось теперь только желание покинуть эту комнату, это здание и этот мир заодно. Чтобы никогда-никогда-никогда не видеть это чудовище с платиновыми волосами.
Разряд молний ударил с силой и без предупреждения в сердце, оно вздрогнуло, покрылось кровавым узором, и боль от этого удара отозвалась в каждой вене, в каждой жиле, в каждом сосуде моего тела.
Я распахнула глаза, вновь пытаясь поймать губами
Со вторым вздохом в моем сознании замелькали образы тех… того, кого я любила. Первый поцелуй с Антоном. Признание Кея. Объятия на подоконнике в университете. Теплые руки в номере отеля.
«Теплые руки в номере отеля». Звучит так, как будто бы ты Кейтону, подонку, там продавалась.
А я и продавалась. За иллюзии, которые он щедро мне подкидывал.
Ну я теперь совершенно точно знаю, что Кей и Антон – это одно и то же лицо. Как оказалось, достаточно просто подслушать чужой разговор. А я строила такие планы, как бы хитро об этом узнать. Не понадобилось. Всего одна случайность – и я точно знаю ответ.
Я такая дура, что хочется сдохнуть. Мне кажется, что надо мной целенаправленно издевались только ради развлечения, а не потому, что Кей… Антон… я даже уже не знаю, как его называть… любил меня.
О, какая любовь?! Любовь давно сыграла в ящик и переворачивается в могиле, сипло вздыхая. А ты оказалась всего лишь игрушкой в руках богатого и знаменитого мальчика.
Боль усиливалась толчками. Зачем он так со мной поступил?
Зачем? Некоторым людям очень скучно жить просто так. Они играют. Он великолепный актер, признаю его мастерство.
Да, какая же он талантливая сука – быть Антоном у него получалось замечательно. Но почему я?
Ты доступная тупая игрушка, над которой так естественно издеваться тем, кто имеет на это право – сильнейшим. А проклятый Кейтон – сильнейший.
Не признаю его таким! Я докажу ему, что в этой игре я – сильнейшая! Теперь понятно, почему я любила двух парней одновременно – я любила одного. Я могу… могу быть горда тем, что полюбила Антона не за то, что он звезда, а за то, что он просто был со мной, и каждое его прикосновение дарило мне чуть-чуть смелости жить дальше, забывая прежнюю мерзкую любовь.
Ты бы еще стихами заговорила, деточка. Ага, давай напишем гимн Антону. Помни – он и есть Кей. И их обоих нужно убить! Подвесить их над пропастью и обрезать веревки! Или отрубить им обоим головы на плахе! Сволочи!!! Или всю кровь по капельке спускать, пока не потеряют сознание.
На меня накатила вторая волна невыразимой усталости. А ведь я подозревала, что так и будет. Еще тогда, но Кейтону удалось обмануть меня. Какая же я доверчивая.
«Только в этом случае, на Кее… пардон, вашем сыне Антоне».
«На Кее… вашем сыне Антоне».
«Кее…
– Катя? – подергал меня за рукав Филипп. Он стоял близко-близко, держа стаканы. Его карие глаза были широко раскрыты – он тоже слышал разговор своего менеджера, так вовремя зашедшего в эту проклятую комнату на первый уровень.
– Что? – спросила я его и медленно, словно зомби, встала. – Ты знаешь, я пойду.
Голос мой был безжизненным.
Парень посмотрел на меня внимательно, смахнув с глаз длиннющую коричневую челку, и, кажется, все понял. Наверное, по моим глазам. Да и глухим он не был – слышал, что говорил Андрей.
– Послушай, – нерешительно сказал он, – послушай, Катенька, ты это… только не плачь, только не плачь, ладно? Я теряюсь, когда девочки плачут.
– Я не буду плакать. Я ведь просто пришла спросить у Кея – один ли он человек или их двое? – как-то безжизненно произнесла я, вдруг осознав, что до самого конца я надеялась, что они все же братья! Что один хороший, а другой – плохой. Я надеялась, но не хотела себе в этом признаваться. Я совсем не хотела знать, что нежный и мягкий Антон может предать! Я хотела думать, что он – прекрасный человек, моя Красная Нить. Моя и ничья.
– Что спросить? – одними губами спросил Фил.
– Я запуталась, Филипп, – произнесла я тихо-тихо, ощущая, что все бабочки, кажется, умерли, и в животе теперь настоящая пустыня. – Я запуталась и искала ответа. В последнее время я так плохо спала, потому что я все время думала о том, сколько их и кто они. Я ненавижу себя.
– Катенька, не надо так.
– Я ненавижу себя. Правда.
– В моей жизни тоже были периоды, когда я себя ненавидел. – Тихо сказал парень. – Но это ни к чему хорошему не приводит, поверь. Это саморазрушение, оно приводит только к худшему. И ты не должна себя винить. Ни в чем. Чем больше ты ненавидишь себя, тем тебе хуже. Поверь.
Мальчик-мишка грустно улыбнулся мне и аккуратно усадил на стул.
– Он – один. Я узнала. Совсем случайно. – Я попыталась тоже улыбнуться ему, но не смогла.
– Катя, почему ты не плачешь? Это ведь нормальная женская реакция. А у тебя ненормальная, – обеспокоился гитарист. – Ты должна выпустить эмоции.
– Я один раз же выпустила, – не глядя на него, улыбнулась – улыбка теперь получилась, но вышла сухой и неприятной.
– А-а-а, – пробормотал Филипп, – это когда погром?
– Он что, – внезапно истерически выкрикнула я, – все и всем про меня рассказывал? Да? Рассказывал, как издевался?
– Нет-нет-нет, – испугался, кажется, моей реакции парень-медвежонок, – он просто тебя очень любит.
Какая интересная у него любовь! Фил тоже решил поиздеваться?
Я зло поглядела на шатена.
– Так любит, что не может не делать больно? – выпалила я, повторяя себе, что я должна держать себя в руках, должна держать, должна… Ведь я не провалила свое «задание» – узнала правду!