По ту сторону Псоу
Шрифт:
Тут корень конфликта опять же в абхазской консервативности. У нас с ними разные представления о том, что может позволить себе приличная женщина, а потому некоторых наших вполне приличных дам они принимают за шлюх и ведут себя с ними, как со шлюхами. Вот, например, абхазы ни когда не загорают на пляже. В море, конечно, купаются, но на пляже не лежат. И ни один абхаз даже представить себе не может абхазскую девушку на пляже в купальнике. А у нас и вполне приличные девушки могут часами лежать на пляже, исходя из наших представлений, в этом нет ни чего непристойного. Но абхаз видит ситуацию совсем другими глазами. Для них пляж — почти панель. Если полуголая девушка разлеглась на всеобщем обозрении, значит она шлюха, и ни какое обращенное к ней предложение не звучит непристойно. Поэтому на пляже к женщинам, если они без мужчины, пристают. Это даже и не приставание, им даже предложений не делают. Если красотка валяется тут в непотребном виде, так это она делает предложение, его просто принимают.
К тому же в большинстве случаев местные пляжные плейбои ни сколько не ошибаются относительно намерений приезжих красоток. Многие сюда вполне сознательно именно за этим и едут. Знаю одного абхаза, который сдает много комнат, так что у него порою набирается целая толпа отдыхающих. Так вот он имеет почти всех женщин, которые у него останавливаются. И ни одной он себя не навязывает, просто предлагает, а они и рады. Не скажу, что его поведение приводит меня в восторг, но он может быть не прав только по отношению к самому себе, а по отношению к женщинам его упрекнуть не в чем. Если они сюда за этим и приезжают, так вот он и обеспечивает им приятных отдых.
Давайте прямо скажем: поведение русских женщин на юге — это наш национальный позор, это то, за что приходится краснеть перед абхазами, особенно когда видишь, как скромно ведут себя абхазские женщины. Так что не надо нам упрекать абхазов в том, в чем стоило бы упрекнуть своих. Здесь есть определенные правила поведения. Очень хорошие правила, мне они во всяком случае нравятся. Здесь, если ты держишь себя с достоинством, тебе вообще ни что не угрожает. Я, например, спокойно знаю, что случись у меня какая–нибудь запутка с абхазами, я её разрулю, не напрягаясь. Надо только не терять самообладание, не заниматься дешевой распальцовкой и не задевать ни чьё достоинство. Тогда и твоё достоинство ни кто не заденет. Абхазы вообще очень не любят конфликтов, и если ты тоже не хочешь конфликта и не лезешь на рожон, всё будет нормально. А вот в Сочи я ни за что бы не поручился. Здесь я чувствую себя предельно уязвимым. Здесь нет правил, здесь я — никто, и всем плевать на моё достоинство. Если случится какая–нибудь запутка в Сочи — я просто не знаю, что делать. Это не мой мир.
Ментальный консерватизм
Давно собираюсь побольше узнать об абхазском языке, да всё как–то не до этого, впрочем, и того, что мне известно достаточно для некоторых выводов. Абхазский язык практически невозможно изучить тому, кто с детства не является его носителем. Говорят, что по степени сложности он сопоставим только с венгерским. Одно лишь это обстоятельство делает абхазский народ совершенно уникальным и малодоступным для понимания в современном мире.
Дело в том, что у всех народов язык, развиваясь, упрощается. Это общее правило. Например, в современном русском языке меньше глагольных времен, чем было в древнерусском, исчезло двойственное число, стало меньше четко различимых звуков, некоторые слились с другими, похожими на них звуками, и так далее. Язык стал проще, и, разумеется, в чем–то беднее. Так вот абхазский язык на протяжении многих веков не упрощается. Там до сих пор существует где–то 60 четко различимых звуков, не для всех даже буквы есть, но и букв больше чем в любом европейском алфавите — четыре десятка. Абхазский алфавит создан на базе кириллического, наши буквы снабжены у них всевозможными закорючками и завитушками для обозначений тех звуков, которых у нас нет.
Вот это можно как–нибудь понять? Почему у всех народов язык упрощается, а у абхазов нет? И ведь не надо объяснять, насколько тесно язык связан с мышлением. По–абхазски не только говорят, но и думают. И если мы не можем изучить их язык, то можем ли мы понять образ их мышления? Абхазы думают не по–латински, не по–славянски и не типично даже для Кавказа.
Здесь самый важный для нас вывод — о глубинной, корневой, генетической природе абхазского консерватизма. Многие современные общества, которые мы склонны считать консервативными, являются таковыми в силу случайных, во всяком случае — внешних обстоятельств. Одни живут в слишком суровых условиях, им просто не до развития, другие живут изолированно, не испытывают на себе особых влияний, и только поэтому у них всё остается «как было». Но только абхазы живут в прекрасных климатических условиях, они отнюдь не вынуждены всю свою энергию тратить на простейшее выживание, и они уже не первую тысячу лет живут на перекрестке самых различных, причем очень развитых, культур — успевай только впитывать. Но они остались самими собой, остались такими, какими были, какими, может быть, и мы были много веков назад, но мы изменились, в основном — не к лучшему, а они хранят то, что другие потеряли. Консерватизм абхазов не ситуационный, не случайный. Это ментальный консерватизм. Одна из самых значимых национальных черт абхазов — верность традициям вплоть до мельчайших деталей.
Нам, конечно, не привыкать умильно ахать и охать по поводу сохранения национальных традиций. Мы просто не понимаем того, что глубинный, ментальный консерватизм — штука очень суровая. Настолько суровая, что у нас могут волосы дыбом встать, так шокирующее он выглядит для нашего развращенного сознания.
Мне давно уже известна одна семейная история. Славянка вышла замуж за абхаза, приехала в Абхазию с его родней знакомиться, пригласили гостей, она очень старалась, над столом хлопотала, очень хотела, чтобы всем всё понравилось. И вот пришли гости, а её даже за стол не пригласили. Абхазская женщина не может сидеть за одним столом с мужчинами. И она сидела где–то в уголке на кухне и тихо плакала. Потом у них сложилась очень хорошая семья, она поняла и приняла абхазские традиции, но сначала было очень трудно.
А вот мы в гостях в абхазской деревне недалеко от Лыхны. Две девушки, дочки хозяйки, накрывают для нас стол в саду. Мы уже едим и пьем вино, а девушки так и стоят рядом с нами. За столом — мужчины, они не могут сесть за стол. Девушки и молодые женщины рядом с абхазским столом всегда стоят. Или уходят. Если их отпускают.
Кстати, хозяйка сидит вместе с нами за столом. Она — мать, ей можно. Женщина, имеющая взрослых детей, получает те права, которых не имела раньше. Как–то в абхазской электричке, где нравы, конечно, не такие консервативные, как в деревне, возникла всё же вполне абхазская ситуация. Вышел в тамбур покурить, возвращаюсь — место занято пожилой женщиной. Она виновато посмотрела на меня и извиняющимся тоном сказала: «Дорогой, я твоё место заняла?.. Ну я, как мать, да?» Перевожу на русский. То, что женщина заняла место мужчины- это большой скандал. Тут без объяснений не обойтись. Вот она и сослалась на свой статус матери, который дает ей некоторые права, а будь она молодой, так не было бы ей ни каких оправданий.
Как–то мы с женой и племянницей нашей хозяйки поехали в Сухум. Она накупила там всего, я на обратной дороге попытался взять у неё сумки — ни в какую. Несколько раз я предлагал: давай сумки понесу, но она молча мотала головой. Нашли такой выход: я плюс к своим взял сумки, которые несла жена, а она взяла половину сумок девушки. С женщиной та без разговоров поделилась своей ношей, но с мужчиной — ни когда бы не согласилась. Здесь, видите ли, нет скандала в том, что мужчина идет налегке, а женщина — с тяжелыми сумками. Не говоря уже о том, что её ношу хотел облегчить чужой мужчина — вот это уже скандал.
Мы уже готовы завопить по поводу женского бесправия? Глупые мы, глупые. Мы видим только маленький фрагмент системы отношений, не зная их целиком, и уже торопимся со своими дурацким возмущением.
А давайте я вам ещё ужаса добавлю. Абхазский мужчина ни когда не должен брать своего ребенка на руки. Однажды я узнал о таком случае. Отец с маленьким сыном шёл по горной тропе рядом со своей деревней. Сын оступился, ухватился за уступ, вот–вот сорвется в пропасть. Отцу бы на руки его подхватить, но он не может взять его на руки. Вы понимаете — не может. Отец страшно побледнел, понимая, что сын может погибнуть, но не нарушил незыблемую традицию. Ситуацию спас вовремя подоспевший дед, который вытащил мальчонку. Старик одобрил своего взрослого сына: «Ты настоящий абхаз». А что, если бы дед не подоспел? Не спрашивайте. Не надо. Просто поверьте, что абхазские мужчины любят своих сыновей не меньше, а больше, чем мы.
Некоторые абхазские традиции могут показаться нам нецивилизованными и негуманными. Мы не хотим видеть, что европейская цивилизация со всем её фальшивым гуманизмом летит в пропасть, а абхазы, благодаря своему суровому консерватизму, находятся куда дальше от пропасти. Неужели не понятно, что наши женщины, которые теперь с ног до головы в «правах», на самом деле добились только двойной нагрузки — и дома, и на работе. И теперь они тоскуют по настоящим мужчинам, потому что им не на кого опереться. А абхазская женщина, которая не может сесть за один стол с мужчиной, за тем самым мужчиной — как за каменной стеной, вся ответственность за всё лежит на нем. Как–то мне сказали: «Абхазские женщины редко работают, у нас работают чаще всего старые девы». А наши дети, заласканные и зацелованные, вырастают хлюпиками, которые всего боятся. Абхазские дети, получающие суровое воспитание, вырастают воинами. Когда пришла война, они все до единого взяли в руки оружие.