По ту сторону рассвета
Шрифт:
— Значит, будут еще недовольные тем, что ты хочешь предложить мир, — сказал Диор.
— Не учи отца, — ответил Берен. — У кого больше права на месть, чем у твоей матери? А она готова простить.
— Она так сказала? — изумился Диор.
— Да. Но доброй воли только с одной стороны мало. Ты еще не слышал, что ответит на мое предложение Мельхар, так к чему заранее пугать меня недовольством эльфов?
— Ты думаешь, он откажет тебе?
— Я знаю, как искушает Сильмарилл.
Диор присмотрелся к отцу
— Гномий король был тебе другом? — спросил он.
— Нет, просто приятелем. Но если ты думаешь, что приятеля убивать легче, то ошибаешься.
Больше они не говорили до самого конца сражения. Диор с небольшим отрядом тех, кто умел хорошо рубиться, занял такое место, откуда можно быстро выбежать на гать, закрывая противнику переправу.
…Когда коридор закончился, они оказались перед четвертой дверью — там стояли двое стражей с копьями и щитами. Отсюда, из этого зальчика, было два коридора — в зал Совета и в королевскую сокровищницу. Именно там смерть настигла Маблунга, именно по этому коридору он, сражаясь, отступал…
Солнце уже стояло в зените и бешено пекло, когда пыль выдала приближение гномов. Все приготовились.
Гномы начали переправляться и уже втащили первый воз на гать, проложенную второпях при наступлении, когда Берен вышел из своего укрытия и ступил на мост.
Увидев его, гномы остановились. Их предводитель в украшенных золотом доспехах, с золотым зубчатым обручем на шлеме, выступил вперед.
— Ты кто такой и почему заступил нам дорогу? — спросил он.
Берен снял шлем. Гномий король крякнул с досады.
— Ты еще больше стал похож на своего деда, — сказал он. — Проклятье. Я не хотел.
Берен промолчал.
— Слушай, я правда не хотел, — продолжал гном. — Эти двое, что уцелели, нарассказывали всяких страстей. Вроде бы Тингол убить их хотел. Взбудоражили весь народ. Пойми, это мои родичи. Не мог я так этого оставить.
— Тингол был моим тестем, — сказал Берен. — Маблунг был моим другом. Галатиль был моим свояком. Я тоже не могу этого так оставить, король Мельхар.
Гном печально вздохнул.
— Ну, и что мы будем делать? — спросил он. — Хочешь ты решить дело миром или кровью?
— А сам ты чего хочешь?
— Лучше, конечно, миром.
— Добро. Ты оставишь здесь всю добычу, которую взял в Дориате. Ты оставишь мне заложников и привезешь из Ногрода столько же золота и серебра, сколько захватил в Менегроте — из этого будет заплачена вира родичам убитых. Ты раз и навсегда запретишь гномам своего народа и всем вашим потомкам рубить деревья по эту сторону Синих Гор. И ты выдашь для наказания оставшихся убийц Тингола — потому что это их ложь привела к войне.
Гном долго чесал бороду,
— Согласен. Мы оставим здесь все эти возы и все, что несем на плечах. Я оставлю у тебя заложников и поеду собирать виру, и деревья мы рубить перестанем. Клянусь тебе в том, а если хочешь — напишу договор.
Берен тоже молчал какое-то время. Потом спросил:
— Отчего ты временами так морщишься, государь Мельхар?
— Да вот, — гном пожал плечами. — Старый стал… В боку колет…
— Колет, почтенный Мельхар? Или печет?
Глаза гнома заметались, а Берен спокойно продолжал:
— Я так думаю, все-таки печет. Да, почтенный Мельхар, старость не радость, уж я-то тебя понимаю. И потому то, что у тебя в поясной суме, ты тоже оставишь здесь.
Лицо гнома перекосилось.
— Нет! — крикнул он, запуская левую руку в суму. — Ты этого хочешь? Тебе придется взять это вместе с моей жизнью!
Он выхватил руку из сумы, и свет Сильмарилла многократно отразился и заиграл в других драгоценных камнях, которыми был отделан Наугламир.
— Мельхар, — сказал Берен, и Диор услышал горькую печаль в его голосе. — Если начнется бой, из вас не уцелеет никто.
Гном оглянулся, словно прикидывая, сколько противников будет ему противостоять. Он видел небольшой отряд мечников, вышедших на берег, едва Берен вступил в переговоры, и вряд ли заметил нандор, укрывшихся в кустах и меж деревьями, хотя не мог не догадываться о засаде. Но все равно противников было немного — большое войско уже выдало бы себя. А сзади наседали синдар — и Мельхар решил рискнуть.
— Давай так: бьемся один на один, насмерть. Если ты побеждаешь, мы принимаем твои условия. Если побеждаю я — твои воины пропустят нас с добычей.
— Если ты не примешь мир на моих условиях, — Берен обнажил меч, потому что Мельхар уже держал топор наизготовку, — то мы в любом случае будем биться насмерть, и перебьем всех. Оставь Сильмарилл, Мельхар. Ты еще можешь терпеть его жжение — значит, ты еще не погиб. Для тебя еще не поздно.
Мельхар, казалось, колебался какое-то время, потом сунул Наугламир за пояс.
— Мое имя — Азарах, — тихо сказал он.
Это было его истинное имя, а значит — он собирался биться насмерть и назвал его с тем, чтобы враги, победив, начертали это имя на могильном камне — или унесли в могилу с собой.
— У тебя не будет могильного камня, — ответил на это Берен. И противники сошлись в бою.
Большая секира в умелых руках — страшное оружие, а руки государя Мельхара никто не назвал бы неумелыми. Оба противника бились без щитов, и каждый стремился воспользоваться своим преимуществом — либо ростом и длиной клинка, либо силой и тяжестью. Когда-то Диор спросил отца: а кто победит, если силы противников равны? «Тот, кто прав», — не сомневаясь, ответил Берен.