По ту сторону рассвета
Шрифт:
Бор встретил его у самого большого шатра, стоя у распахнутого входа. Тот, кто сопровождал Берена, и его ратники поклонились вождю в пояс, и отошли. Сам Бор поклонился Берену как и посол — неглубоко и коротко, прижав руку к сердцу. Берен ответил таким же поклоном.
— Берен, сын Барахира. — улыбнулся Бор. — Честь для меня принимать такого великого воина.
— А для меня честь такой радушный прием, Бор, сын Метсеха, — сказал Берен. — Но не зови меня великим, пока я жив.
По приглашению хозяина они вошли в шатер. Сидеть пришлось прямо на земле, хоть и застланной коврами. Берен увидел с две дюжины мужчин,
«Все-то им надо изгадить», — подумал Берен. — «Не умеют варить квенилас — поучились бы у эльфов».
Вторую чашку паренек налил хозяину, испортив в ней квенилас точно так же. Затем отдал одному из мальчишек — и те, передавая сосуд один другому, наполнили чашки своих хозяев. Берен отхлебнул, даже виду не подав, как ему противно.
— Ваиралах, сын, — сказал Бор мальчишке. — Поторопи женщин: мы хотим есть.
Берен догадывался, что настоящего разговора при вождях и их слугах, даже при сыне, не будет.
В шатре не очень хорошо пахло и ковры были не очень чистыми, хотя это явно был лучший шатер и лучшие ковры. Берен знал, что после двух недель езды по заставам он и сам не благоухает, но здесь просто ткань накопила запахи нечистого тела, лошадиного пота, застарелой копоти и бараньего жира. Курения, горевшие на жаровне, не могли этого запаха перешибить.
Сам Бор, если его как следует отмыть, выглядел бы благородно. Узкий у переносицы, широкий в крыльях нос и черные брови расходились красивым углом, лысый череп был хорошей, правильной формы. Странного вида зеленое полукафтанье тоже было красиво на свой лад, и красная рубаха под ним — новая, вышитая, и ожерелья с браслетами имели хоть и непривычный, но и не отталкивающий вид. Если не знать про поганые обычаи этого народа, Бор казался благородным князем.
Говорил он на правильном синдарине, но много делал каких-то странных придыханий.
— Я много слышал о тебе, сын Барахира. А теперь ко всем твоим достоинствам узнал и твою скромность. Я слышал от твоих людей, как ты в одиночку сражался восемь лет. Любой из вестханэлет [38] назвал бы тебя великим. Если бы я совершил такой подвиг, я бы не оспаривал тех, кто так меня называет.
— Мы находим, что рано называть так человека прежде его смерти. Никто не знает, где встретит завтрашний день. Только горделивый говорит: «Вот, я верю в себя, в то, что не запятнаю своего имени и не опозорю своего рода». Когда высокие слова говорятся слишком часто — смысл их вытирается, как бархат на сгибе.
38
Самоназвание народа — «вестханэлет», имена «Ваирах», «Ваиран», «Вахайрэ» взяты из языка той ветви народа вастаков, которая после Войны Кольца осела к северу от Рохана, а конкретнее — из народного эпоса «Песнь о походе Ваира, сына Талайри, к морю Запада». Имена Бор, Боран, Улфанг, Улдор — очевидно синдаринские, видимо, приняты вастакскими вождями на службе эльфам.
— О тебе говорят
— Что мне Валар помогли не растерять, то я сохранил, — ответил горец.
Кое-как ему удалось допить свою отраву, но чашку он держал в руке, опасаясь, что появится слуга и наполнит ее снова.
Две женщины принесли еду: котел, наполненный… больше всего это походило на человеческие уши, слепленные из теста и густо залитые маслом. Котел поставили между мужчинами, юноша по имени Ваирлах принес большую чашу для омовения рук и обнес всех по кругу. Берен надеялся если не на вилку, то хотя бы на спичку — тщетно: хлебные уши предстояло брать руками.
Они оказались неожиданно вкусны; внутри они были начинены мясом, и если бы не необходимость погружать пальцы в горячее масло, блюдо доставило бы Берену одно удовольствие. Трапеза прошла в молчании — старейшины и в самом деле были голодны. Разговора не получалось еще и потому, что из вождей только Бор да еще двое-трое владели синдарином достаточно хорошо, чтобы вести непринужденную беседу; таким образом из разговора выпадал или Берен, буде речи пойдут на языке вастаков, или большинство старейшин — и то, и другое, похоже, претило правилам вежества как беорингов, так и этого народа.
После трапезы на три четверти полный котел вынесли на улицу — судя по шуму, который поднялся снаружи, вокруг котла с хлебными ушами началась свалка. Невозмутимость Бора показала, что это обычное дело — видимо, пир вождя был одновременно и пиром неимущих племени. Снова пришел юноша с чашей для мытья рук и полотенцем. Потом позвали женщин с музыкальными инструментами. Три играли, одна пела, две танцевали, постукивая в бубен, звеня браслетами и змеино изгибаясь. Берен боролся с искушением опустить глаза. Горцы назвали бы этот танец бесстыдным, и это странно не вязалось со строгими к женщинам обычаями вастаков. Бедра танцовщиц выделывали неописуемые фигуры, а лица оставались закрыты; вокруг пупка у каждой была нарисована узорная кайма, и голые руки были расписаны тонким черным рисунком. Не оскорбит ли хозяев, если он откажется смотреть танец? А танец, если не брать во внимание его нескромность, был хорош. Закончив его, девицы сели рядом с музыкантками.
Один из вастаков, на голове которого от гребня остался лишь жалкий клок на затылке, показал Берену на танцовщиц и что-то сказал.
— Вахайрэ говорит, что ты можешь взять любую из них на эту ночь. Он много слышал о тебе и так восхищается тобой, что готов даже подарить тебе одну.
— Передай почтенному мою благодарность, Бор, — сказал Берен, стараясь не меняться ни в голосе, ни в лице. — Скажи, что я обручен с благородной девой и не могу принять его щедрого дара.
Пожилой вастак выслушал ответ и снова что-то прогундел.
— Он говорит, что они рабыни без рода. К рабыням благоразумные девы не ревнуют.
— Скажи ему, что у нас иные обычаи.
Услышав ответ, пожилой вастак покачал головой и разразился довольно длинной речью.
— Он говорит, что вы, беоринги, подражаете своим богам. — Теперь по кивку отца переводил юный Ваирлах. — Еще он говорит, что и боги здесь неправильные. В прежние времена бог брал дев нашего народа, и от них рождались исполины. Здешние боги ведут себя иначе.