По ту сторону рассвета
Шрифт:
Маэдрос поднял руку и Карантир умолк.
— Я действительно сожалею о том, как сплелся этот узел, — сказал он. — Но ничего не могу добавить к словам брата. Я даже не могу пожелать тебе удачи, сын Барахира. Пожелаю же тебе если жизни — то долгой, а если смерти — то быстрой. За это и выпью.
Он встал, взял железной рукой наполненный кубок и осушил его одним духом, не отрываясь. С ним пили Маглор, Амрод и Амрос, Улфанг и Бор, Гельвин и Аларед. Берен тоже встал и тоже поднял свой кубок, но не выпил с Маэдросом, а дождался, пока выпьет эльф и те, кто пил с ним, после чего сказал:
— Благодарю тебя, лорд Маэдрос. Но долгая жизнь — это не то, чего я пожелаю себе, если мое сокровеннейшее желание не исполнится. Если
На этот раз пили горцы, и пил Карантир. Опорожнив свой кубок и стукнув им о стол, он сказал:
— Мой старший брат благородно пожелал тебе долгой жизни или легкой смерти, ты же сам выпил за короткую жизнь и скверную смерть, и за это я с удовольствием поднял кубок вместе с тобой. Не будь ты моим гостем, упрямец, ты заглянул бы в глаза смерти еще до рассвета.
— Я смотрю в них не отрываясь, лорд Карантир, — тихо проговорил Берен. — Смотрю в них с самого рождения. Треть моей жизни смерть была рядом со мной, я ложился с нею в постель, как с любимой женой. Я был ее паладином, я складывал к ее ногам трупы, как юноши складывают охапки цветов к ногам дев. Она платила мне ласками, от которых кровь застывала в моих жилах. Ты знаешь, что беоринги кричат, идя в бой? «Райадариан», «радуемся»! Что ты такого можешь показать мне, чего я еще не видел?
Карантир хотел, видимо, что-то ответить, но тут снова зазвенела арфа, и глубокий, как ночь, голос Маглора заполнил зал.
I're quetta «estel» Antolyasse queluva, Ta're cyermelyar Vaiyanna hlapuvar. Nenisse Vaiye'va U'-marar uili, Ar lingwi u'-marar, Ar ciryar u'-ci'rar, [40]Холод прокатился по коже Берена — он понял, каким пустым было его бахвальство.
An si'na aire Na' huine oiale, Celumessen lutta. Mandra heru Ulmo U'-na' si'na earen, Nulla earen turo. I na' manurilva, Mente elvo tie'va, Mente aiqua tie'va. Hlara, hu'ro lausta, Hlara wanwa qualume, Ti'ra enwina mo're Hrestalyanna ru'ala.40
Стихи Арандиля (квэнья).
Когда слово «надежда»
умрёт на устах твоих,
тогда твои молитвы
полетят к Внешнему Морю.
В водах Внешнего Моря
не живут водоросли, и не живут рыбы,
и по ним не плавают ладьи,
ибо это море — это вечная мгла,
и вечная мгла течёт в его течениях.
Благородный Лорд Ульмо этому морю,
тёмному морю не господин.
Оно есть наша судьба,
конец нашей дороги,
конец всех дорог.
Услышь, буря завывает,
услышь грозу вздымающуюся,
смотри, древняя тьма
надвигается на твоё побережье.
Встречай Шторм!
Ладонь раскрытая не хранит золота,
и скорби не хранит —
но время придёт, придёт к тебе,
и тогда какое слово
скажешь ты воде,
ледяной воде Внешнего Моря,
бледной воде,
идущей, склоняющейся, надвигающейся,
чтобы взять твою душу?
Маглору
Берен стоял неподвижно, в безмолвном зале, под властью темного наваждения, навеянного песнью Златокователя. Он еще чувствовал босыми ногами холодный и колючий песок Последнего Берега, еще вдыхал безвкусный ледяной ветер, видел холодные темные волны, готовые его поглотить — и вдруг чей-то голос, чистый и светлый, как клинок, разбил видение:
— Помни, Берен — это вопрос, но не ответ.
Все повернулись к заговорившему, кроме Маглора. Тот, не оглядываясь, поставил арфу на пол и взял свой кубок.
— Ответа нет, Финарато, — сказал он. — Есть предел, за которым нам остается только немота.
— Разве ты переступал этот предел, что говоришь так? Ты мастер, Маглор, и мне ничего не остается, кроме как склониться перед твоим мастерством; но то, чем ты нас пугал — лишь наваждение, хотя и мастерское.
— То, чем ты пытаешься утешать их, — Маглор еле заметно повел подбородком в сторону людей, — тоже наваждение. Ты целитель, Финарато, ты врачуешь раны тела и духа. И ты мастер формы, искусный ваятель. Но все, исцеленные тобой, рано или поздно умрут; все твои формы, созданные из дерева, металла или камня, тлен обратит в труху, ржавчину и пыль. Тебе трудно признать это, и ты обманываешь себя надеждой. Тебе не хватает смирения.
— Мастер слова не должен путать смирение и отчаяние, — тихо, упрямо ответил Финрод.
— Отчаяние — обратная сторона надежды. Испытывать отчаяние может только тот, кто ищет, за что зацепиться — и не находит.
Берен вспомнил ледовую трещину под Одиноким Клыком. Да, Маглор говорил правду.
— Тот же, кто отбрасывает надежду — смиряется, — продолжал величайший из певцов. — И понимает, что если на вопросы бытия ответы есть, то на вопросы небытия — нет и быть не может.
«А вот тут он ошибся», — подумал Берен, вспомнив все ту же трещину.
— Небытие не задает вопросов, — покачал головой Финрод, — оно ничто, в самом лучшем случае — слово или знак, как unot, не-число, которое и обозначает отсутствие чисел. Все вопросы, сколько их ни есть — вопросы бытия, Макалаурэ. Даже свою песню ты создал в образах бытия, потому что представить небытие таким, каким оно есть, а верней — таким, каким его нет — и тебе не под силу. Неужели ты думаешь, что со смертью кончается всякое существование? Даже если все мои творения погибнут, и канут во мрак Мандоса все мои друзья, и сам я сгину, и земля эта скроется под водами — неужели ты думаешь, что все это исчезнет без следа? И даже из памяти Создавшего все это оно будет изглажено навечно?
— Estel, — улыбнулся Маглор, и улыбка эта была как луна, проглянувшая в разрыве туч пасмурной ночью. — Ты зажигаешь ею всех, с кем оказываешься рядом. Вот уже и моя душа тлеет, готовая задымиться. Но я не позволю себе обмануться надеждой. У тебя нет доказательств тому, что Создатель любит нас и не позволит нам исчезнуть бесследно. Ты полагаешь на это estel лишь потому, что тебе приятно так думать; потому что это придает тебе сил.
— У тебя нет доказательств обратного.