По ту сторону рассвета
Шрифт:
Встав на одно колено, Берен принял чашу — цельнолитой золотой кубок весом не менее чем в шесть фунтов. Поднявшись, он отпил из чаши три глотка, потом пошел вдоль круга сидящих — по солнцу. Пройдя равное расстояние между Гортоном и Финродом, встав лицом на юг, он преклонил колено, затем, поднявшись, отпил еще три глотка. Кто-то начал отбивать ритм мечом о щит. К нему присоединился второй, третий — и когда Берен остановился перед своим королем, удары составляли уже мерный неумолчный гул, сродный с ударами волн о скалы. Повторив поклон, Берен завершил круг на четвертой стороне света и вышел на середину круга, поставив чашу на землю. Ее литое, широкое основание исчезло в траве — словно она слегка ушла в землю под собственной тяжестью. От темноты вино в ней казалось черным.
Берен снова пошел по кругу — в странном, медленном танце, вскидывая руки то вверх, то в стороны, подобно удивительной птице. Он падал на колени и тут же быстро вскакивал, то вскидывал лицо к звездам, то ронял голову словно в приступе безмолвного отчаяния. Когда он закончил круг и, остановившись, тихо запел, голос его был хриплым, словно надтреснутым.
Черный лебедь родился в ту ночь, Когда умер на озере старый князь, А новый, вам данный, не ведает, Что ему делать с жизнью своей.Берен вскинул голову, отбрасывая назад волосы, падавшие на лицо. Глаза его были закрыты. И в это мгновение Финрод почувствовал то, что испугало его и обрадовало — но испугало сильней. Предвиденье, terkenye, разверзло перед ним дороги будущего.
Неспроста — именно сейчас. Люди провидят иначе — если бы никто не откликнулся, Берен опять не получил бы своего гадания, но необходимость отклика Финрод почувствовал горячо и ясно. Эльфы никогда прежде не пели над чашей; но и люди никогда прежде не глядели в Палантир. Времена расступались.
В отличие от людей, к которым приходили слова, иногда — со смутно понятным смыслом, — к Финроду пришли образы. Но облечь их в слова — было уже привычным делом. Правда, Финрод раньше не слагал песен на языке людей…
Как ни тяжел будет морок, Поверить ли в гибель света? Как ни жесток будет рок — Отречься ли от испытания?Он встал и пропел это, выходя за пределы всех прежних представлений и отношений. Берен резко повернулся к своему королю, глаза его распахнулись.
Я был затерян во мраке, Не знал, увижу ли звезды… Я продвигался в молчании, Искал выход из темных урочищ…Финрод вышел на середину круга — и над чашей они сомкнули руки, а голоса их вознеслись к небу, как два языка пламени:
На рассвете увижу я край тропы На рассвете достигну края тропы На рассвете взмолюсь на краю тропы На рассвете шагну с края тропы.Все это было странно до предела — образом края тропы, ведущей из темных, перепутанных и плотных колючих зарослей к светлой поляне, Финрод с Береном не делился — но Берен первым спел о нем. Он смотрел в глаза Финроду — но на самом деле сквозь них, взгляд его пронзал настоящее и шел дальше. Вторым зрением Финрод видел, как треплет волосы Берена нездешний ветер. Голос человека опустился еще ниже — теперь в его груди словно дрожал звук боевого рога:
Идем же на поле кровавой жатвы! Как я держусь еще — сам не знаю. Предать ли себя мне, чтобы восстать? Все, что мне дорого — ради победы?Отчаяние подняло его голос над холмами — и пресекло. Подхватив изломанную мелодию, Финрод ответил:
Ищи в безмолвии — и найдешь Ту правду, что прячется среди лжи, Точно зерно среди речных камней От жадных глаз голодной птицы.Берен склонил голову:
Что делать мне с жизнью моей, я не знаю.Финрод сжал пальцами его предплечья:
Следуй за мной, и ты увидишь, Что будет, когда боль истает, А сомнение расточится.Два голоса снова взлетели слаженным порывом, как два крыла одной птицы:
На рассвете увижу я край тропы На рассвете достигну края тропы На рассвете взмолюсь на краю тропы На рассвете шагну с края тропы.И снова голос Берена зазвучал боевым горном:
Идем же без страха на пиршество стали, Ибо иной надежды нам не осталось. Будем мужественны и отважны, Ибо славы себе не отыщем. О, глаза сильного уловили меня, И в нутро мое вонзились его когти, Голод и ужас терзают меня, и нет избавления, Предан любовью и страхом, рожден я в несчастный час…На сей раз все, и люди, и эльфы, подхватили припев, встав на своих местах:
На рассвете увижу я край тропы На рассвете достигну края тропы На рассвете взмолюсь на краю тропы На рассвете шагну с края тропы.Ни Берен, ни Финрод не пели больше — песня сама угасла в них, отжив свое. Берен тряхнул головой, точно просыпаясь, и разжал пальцы, сжимавшие предплечья Финрода.
— Что спелось? — спросил он, оборачиваясь к Нимросу. Тот молча покачал головой.
— Мало хорошего, князь… — пробурчал Хардинг.
— Попробую дать толкование я, — подал со своего места голос Нэндил. — Надеюсь, барду эльфийского короля вы готовы поверить?
— Лорд, — подошедший за чашей Гортон поклонился, прижав кулак к сердцу.
— Вы победите, — сказал Нэндил. — Но цена будет такова, что вы не станете хвалиться победой. То, что ты задумал, Берен, удастся тебе полной мерой — но ты проклянешь удачу.
— Ну что ж, — Берен, слегка пошатываясь, подошел к своему месту и сел — а было его место как раз неподалеку от Нэндила. — Мы не халадины, чтоб торговаться о цене. В этом кругу все готовы заплатить по высшей мере.