По ту сторону рассвета
Шрифт:
Они остановились перед еще одними воротами — едва ли меньше тех, что вели в город, но куда богаче. На крепких бронзовых петлях красовались узоры перегородчатой эмали, сами ворота были инкрустированы серебром и отполированы до матового блеска. Четверо гномов-стражей стояли под ними, положив руки на боевые топоры.
— Посольство к государю Мельхару от эльфийского короля Финрода Фелагунда! — звучно и гордо проговорил провожатый.
Ворота открылись как бы сами собой. Гном сделал широкий жест и шагнул в них последним.
Это уже был, безо всякого сомнения, дворец. Все, что Гили видел до сих пор, было просто ничем в сравнении со здешними чудесами.
Аметистовые гнезда распустились цветами, и молочно-белый свет фиалов дробился в них и в потоках хрустальной воды, разбивающихся о самоцветы. Вся стена по левую руку от них была фонтаном-водопадом, сбегающим с огромной высоты в яшмовую чашу. Вдоль стены по правую руку от них шла спиральная лестница, ведущая туда, где этот водопад брал исток. Светильники висели в ее пролетах. Перила лестницы были искусно вырезаны, и такая же резьба покрывала ступени — даже жаль было ставить на них ноги. Каждый дюйм пола покрывали полусамоцветные плиты, сделанные в виде зубчатых листьев, так плотно пригнанных друг к другу, что Гили не видел ни единого зазора.
Поднявшись по резной лестнице наверх, они очутились в длинной анфиладе залов-пещер, одна другой диковинней. Иные из них гномы отделали от пола до потолка, не пропустив ни дюйма — другие же оставили в первозданном виде — словно бы предлагая сравнить свою работу и работу творца подземных залов, Тейрана-камнедробителя, которого эльфы зовут Аулэ.
Гили не сравнивал — у него глаза разбегались. Любой из камней, оставленных гномами в стенах природных пещер, в игольчатых друзах, стоил, наверное, целого состояния — а у гномов рука не поднялась их отковырять. Кто станет теперь говорить об их ненасытной жадности? А с другой руки, в тех залах, что были ими вырублены и отделаны, каждая мелочь казалась сокровищем…
Наконец, в одном из небольших залов — по стенам висело оружие, пол был застлан коврами синдарской работы — их подвели к резному деревянному креслу, высокая спинка которого была сделана в виде дракона, распахнувшего бронзовые крыла над сидящим. В глаза чудовища были вделаны яхонты, грудь, шею и морду украшало сусальное золото, золотыми же были когти на лапах, что служили подлокотниками.
Широкоплечий гном, устроившийся в тени драконьих крыл, был далеко еще не стар. Длинную волнистую бороду не прорезала ни одна седая прядь, глаза горели — гном был в самом расцвете зрелости.
Увидев пришедших, он не только первым поприветствовал их, но и встал им навстречу.
— Кальмегил! — ухватив эльфа за руку, король гномов с силой сжал ее. — Казадрушт! [42] Давно тебя не видели мои пещеры, давно я не слышал твоего молота… Будь же здоров и счастлив, эльф!
— Да не остынет твой горн, государь Мельхар, да растет бесконечно твоя борода, — улыбнулся Кальмегил. — Я приветствую тебя от имени своего короля. Со мной — Берен, сын Барахира, князь Дортониона.
42
Казадрушт — друг гномов.
Гном какое-то время пристально всматривался в лицо Берена.
— Я бывал у вас в молодости, — сказал он. — В Друне, где сочится из земли каменное масло. Тогда у вас княжил Брегор… э-э… Горячий. Ты похож на него. Я сначала даже подумал, что ты — это он. Как он поживает?
— Он упокоился тринадцать лет назад, государь Мельхар, — ответил Берен.
— Как? — на мгновение изумился гном — потом, слегка отступив, качнул головой: — Быстро же вы сгораете, люди… Садитесь, — показал он на два пустующих кресла справа от себя. Для Гили и Нимроса, очевидно, предназначались трехногие низкие сиденья, стоящие под самой стенкой — на одном из таких устроился то ли молодой гном, то ли гномья женщина.
Еще несколько кресел было занято гномами, главным образом — пожилыми, хотя двое, похоже, приходились государю ровесниками или были чуть помладше.
— Послание от короля моего, — перед тем как сесть, Кальмегил протянул гному запечатанный кожаный футляр. — И дар от него… — на ладони Кальмегила оказалась маленькая резная шкатулка.
Мельхар, сунув письмо в руки юному гному, принял ее и открыл.
— Ха! — сказал он. — Это чтобы носить на поясе кошель, верно? — фигурка, извлеченная им, была вырезана из камня, в котором черное переходило в белое, и представляла собой двух котят, лежащих рядышком, голова одного к хвостику другого. — Такой агат мне в жизни не попадался… Благодарю от всего сердца.
Берен сделал знак рукой, и Нимрос поставил перед королем гномов свою ношу: маленький дубовый бочонок.
— Это от нас, король Ногрода. От людей Дортониона, — сказал Берен.
Бочонок зажег в глазах Мельхара огонь.
— Это то, о чем я подумал? С дымком, с дубком? То, что на днище — и вправду клеймо Реганов? Какая выдержка? [43]
— Десять лет, государь, — сказал Берен. — Это урожай последнего мирного года. Последний урожай. С тех пор Реганы не варили огненного эля.
43
Виски, однозначно (прим. редактора)
— И правильно, — одобрительно сказал король Мельхар. — Для орочьих хлебал это питье слишком изысканное.
— Это питье теперь некому готовить, государь. Род Реганов пресекся. Погибли все. Может, в Дортонионе будут еще варить огненный эль, но так, как варили они — уже нет.
Государь сделал знак — слуга забрал шкатулку и бочонок. По кивку своего короля молодой гном сломал печать и начал читать письмо — медленно и нараспев. Видимо, такое чтение у гномов приветствовалось. Мельхар слушал, время от времени кивая в такт. По его лицу еще нельзя было понять ничего.
Финрод писал о великих опасностях, которые грозят с севера, в том числе и гномам, напоминал о прежних выгодах мирной жизни и свободной торговли, призывал Мельхара помочь горцам в их войне своим искусством кователей, а если Мельхар захочет — то и воинов, и обещал за работу награду, которую не зазорно будет эльфийскому королю вручить, а гномьему — принять.
— И что же вам нужно от меня? — спросил Мельхар, когда безбородый гном закончил чтение и свернул письмо.
— Оружие, — сказал Берен. — Нужно вооружить отряд в тысячу человек, с небольшим запасом и быстро. А к зиме еще полторы тысячи.