По ту сторону реальности (сборник)
Шрифт:
— Имя… — проплыл в воздухе запах жасмина, когда она вернулась в сад.
— Скажи имя, — тихо попросили стены дома. — Ты должна сказать, как его зовут.
— Нет! — громко ответила Лида, и голоса смолкли.
До вечера она просидела возле бабушки, рассказывая ей о городской жизни. Всеми силами она старалась не услышать ничьих голосов, но дом молчал. Молчал и сад, когда она вышла в него. Поздно вечером Лида развела костёр, чтобы сжечь свои старые тетради. Думать ни о чём не хотелось. Пламя потрескивало сухими дровами, и вдруг, сквозь треск, Лида снова услышала голос:
— Ты с нами, мы с тобой. Посмотри, какая звёздная ночь, и как быстро летят в небо яркие искры. О чём ты грустишь, девушка? Если тебе холодно — согрейся, если ты голодна — поешь, если устала — ложись и отдохни.
— Кто вы? Почему я опять слышу вас? — спросила Лида громко.
— Что, Лидонька? — отозвалась с террасы баба Маша. — Ты зовёшь меня?
— Нет, бабушка, — испугалась Лида и примолкла.
— Мы духи огня, — ответили ей сквозь треск. — Разве ты не поняла? Ты слышишь нас и отказываешься принять нашу помощь. Подумай, девушка.
Лида проследила взглядом за искрами, улетающими в чёрное небо, грустно улыбнулась звёздам и отрицательно покачала головой. Ветер подул на пламя. Белые звёзды и алые искры смешались, голова слегка закружилась, а по телу пробежал лёгкий озноб.
Огонь подарил тепло, отогнал холод, и, с новым порывом ветра, сложились слова:
— Назови имя голубоглазого человека. Он не останется безнаказанным. Нельзя обижать ту, которая с нами.
Лида вдруг испугалась. Безнаказанным? Если она гонит от себя плохие мысли и не смеет осуждать того, о ком они говорят, то и они не смеют! И никакая пляска искр на звёздном небе не убедит её в обратном.
«Нет. Не вмешивайтесь в мою жизнь» — подумала она.
— Как хочешь. Но ты ещё попросишь. Не забывай: ты с нами, мы с тобой, — новый сноп искр вырвался в ночное небо, и пламя погасло.
Через три дня бабушка Маша вызвала родителей Лиды из города. Те приехали, испуганные бабушкиными словами:
— Беда с нашей девочкой. Ничего не скажу, приедете — увидите.
Лида сидела в комнате, укрывшись пледом, и никого не узнавала.
— Что с ней, Мария Сергеевна? — с тревогой спрашивала мама.
— Мам, объясни, что случилось, — требовал папа.
— Сами видите, — разводила руками баба Маша, — Беда. Как раньше говорили: лишилась рассудка, спятила.
Мама, рыдая, обняла безучастную дочку, а папа сразу решил:
— Не время сейчас слёзы лить. Быстро в машину, и в город, к врачу.
Лида хлопала глазами и изредка, со страхом, оглядывалась по сторонам. Иногда качала головой и повторяла единственное слово:
— Нет, нет.
— Доченька, да что же с тобой? — потрясла её за плечи мама, — Посмотри на меня, на папу. Мы за тобой приехали!
— Нет, нет, — бормотала Лида, но так, словно обращалась не к родителям. Что-то или кто-то невидимый рядом заставлял её дрожать.
Мама бросилась собирать вещи, а бабушка Маша сказала:
— К врачу вы её, конечно, отвезёте. Но это не поможет. Лидонька не душевнобольная, у неё другое.
— Что, мам? Говори, — замер на пороге отец.
— Когда я ещё девчонкой была, — сказала бабушка Маша, — у нас в деревне одна девушка точно так же занемогла. Звали её Маланья. И красавица такая же, как Лидонька, и добрая, люди на неё нарадоваться не могли. Вроде соблазнил её один парень, Савелий, да бросил. И, вроде, понесла она от него. Толком мы не узнали, живот вырасти не успел. Так, слухи ходили… И, вот Маланья вдруг изменилась! С листиками, да с берёзками стала разговаривать, в лес убегала, бормотать что-то себе стала. И не разберёшь, но ведь не с людьми разговаривала. С людьми вдруг в одночасье — ни слова!
То смеётся, то плачет, то грозит кому-то кулачком. Деревенские от неё отвернулись, так и стали говорить: спятила. А я, малявка ещё, один раз подкралась к её окну и подслушала. Вот, что Маланья-красавица бормотала:
— Духи дома, огня, воды и деревьев! Вы со мной, я с вами. Не покидайте меня, слушайте и отвечайте. Кому напиться, кому иссушиться. Кому жить, кому умереть. Знать хочу, приказывать буду. Я вам, вы мне. Я живу, и вы живите. Я дышу, и вы дышите. Кто мне враг, пусть сгинет. Имя ему — Савелий.
Ох, и напугалась я, запомнила её слова, всем подружкам рассказала. Те родителям, да не поверил нам никто. Мало ли, что помешанная бормочет?
К вечеру того дня Савелий умер. Какая лихоманка его сгубила, никто не понял.
А батюшка деревенский с Маланьей поговорил, о Савелии ей рассказал, она вдруг слушать стала, внимательно. А потом рассмеялась и в лес убежала.
Отец Василий от неё вышел и головой сокрушенно качает:
— Попала Маланья в прелесть, — говорит. — Сегодня же службу отслужу, бесов изгонять буду…
И пошёл в церковь. А Маланью через час в лесу волчица задрала. На логово с волчатами красавица набрела… Или довели её туда, кто знает?
Замолчала бабушка Маша, а Лидина мама ещё горше расплакалась:
— Мария Сергеевна, что же нам делать?!
— Вам — не знаю, — ответила баба Маша. — А Лидонька наша, бедняжка, делает. В одиночку сопротивляется. Добрая она у нас, и врагу своему зла не пожелала. Сейчас она спасает отца правнука моего. Видимо, нехороший ей человек попался.
— Мама! Что за ерунду ты рассказываешь? И историю какую-то выдумала! Какой ещё правнук?! Лида, Лена, быстро в машину! Отсюда, и сразу к врачу!
Баба Маша отвела сноху в сторону и тихонечко шепнула ей на ухо:
— Поезжайте в Загорск, в церковь Иоанна Предтечи, к отцу Герману. Да поторопитесь, сил у Лидоньки мало.
Улеглась пыль на дороге, закрапал дождь, а бабушка Маша ещё долго смотрела вслед уехавшей чёрной «Волге» и качала головой:
— Попала ты в прелесть, моя внученька… попала в прелесть.
Обман
Ингвар стоял возле окна и смотрел в небо. Серая небесная пелена в июле не предвещала ничего хорошего. Для того, чтобы в саду у Хильды распустились новые розовые, белые и алые розы нужна тёплая и солнечная погода. Солнечные лучи дадут цветам жизнь, а уж руки его матери позаботятся о каждом цветке. Хильда знает толк в растениях, и ни у кого нет такого розового сада. Даже в поместье барона фон Гинденбурга, ходили такие слухи, розы куда как меньше и совсем чахлые.