По ту сторону рифта
Шрифт:
И он безобиден. Почти наверняка. С каждым часом я все больше уверяюсь в этом. Да способен ли он хотя бы вообразить врага?
Я вспоминаю, как называла его первое время. «Мясной пузырь». «Циста». Теперь кажется, что такие слова граничат с кощунством. Снова я их не произнесу.
Кроме того, есть и другое наименование – если Шимп поступит по-своему, то оно подойдет больше: труп на обочине. И чем дальше, тем сильнее во мне страх, что гадская машина права.
Если Остров и способен защищаться, то как именно –
– Знаешь, а ведь «Эриофоры» быть не может. Она нарушает законы физики.
Мы находимся в одной из ниш для экипажа, рядом с нижним хребтом корабля, – отдыхаем от копаний в библиотеке. Я решила начать с азов. Во взгляде Дикса ожидаемая смесь растерянности и недоверия: настолько идиотские утверждения и опровергать не нужно.
– Да-да, – заверяю я его. – Для ускорения корабля с такой массой требуется слишком много энергии, особенно на околосветовых скоростях. Это мощность целого Солнца. Люди полагали, что если мы когда-нибудь и долетим до звезд, то разве что на корабликах размером с палец. А вместо экипажа – виртуальные личности, записанные на чипы.
Это чересчур абсурдно даже для Дикса.
– Ошибка. Без массы нет притяжения. Если бы «Эри» была такая маленькая, она бы просто не работала.
– Но что, если эту массу нельзя сместить? Не существует ни кротовин, ни туннелей Хиггса – то есть перекинуть свое гравитационное поле по курсу следования никак не получится. Твой центр масс расположен точнехонько… ну в твоем центре масс.
Фирменная судорога, она же качание головой.
– Но все это существует!
– Конечно. Только мы очень долго про такие вещи не знали.
Он взволнованно постукивает ногой по полу.
– В этом вся история нашего вида, – объясняю я. – Мы уверены, что во всем разобрались, разгадали все тайны, а потом кто-нибудь наталкивается на крохотный фактик, который не укладывается в парадигму. Когда мы пытаемся заделать трещину, она лишь растет, а там и оглянуться не успеваешь, как рушится вся картина мира. Так случалось не раз и не два. Сегодня масса ограничение, завтра уже необходимость. Вещи, которые нам вроде бы известны, – они меняются, Дикс. И мы должны меняться вместе с ними.
– Но…
– А Шимп не меняется. Принципам, которым он следует, десять миллиардов лет, и фантазии у него – нуль. На самом деле ничьей вины тут нет, просто люди не знали, как еще обеспечить стабильность миссии на такой долгий срок. Им требовалось, чтобы мы действовали согласно плану, так что они придумали штуку, не отступающую от планов; но они также знали, что все меняется, – и для того-то здесь мы, Дикс. Для решения проблем, с которыми Шимп не справляется.
– Ты про то существо, – говорит Дикс.
– Про него.
– Шимп прекрасно справился.
– Как? Решив его убить?
– Мы не виноваты, что оно у нас на пути. Угрозы оно не представляет…
– Да мне без разницы, представляет или нет! Оно живое, оно разумно, и убить его для того лишь, чтобы расширить какую-то там инопланетную империю…
– Человеческую империю. Нашу.
Внезапно руки Дикса перестают дергаться. Он становится неподвижен, как камень. Я хмыкаю.
– Да что ты знаешь о людях?
– Я сам человек.
– Трилобит ты гребаный. Ты хоть видел, что появляется из этих ворот после запуска?
– В основном ничего. – После паузы, поразмыслив: – Ну один раз были… корабли, кажется.
– Ну а я видела гораздо больше твоего, и, поверь мне, если эти создания вообще когда-то были людьми, то та стадия давно позади.
– Но…
– Дикс… – Сделав глубокий вдох, я пытаюсь вернуться к теме – Слушай, тут нет твоей вины. Все твои знания – от кретина, который катит по старой колее. Но мы это делаем не ради человечества, не во имя Земли. Земли давно нет, разве ты не понимаешь? Солнце выжгло ее через миллиард лет после нашего отправления. На кого бы мы сейчас ни работали, они… они с нами даже не разговаривают.
– Да? Тогда зачем продолжать? Разве нельзя просто взять и… и прекратить?
Он и вправду не знает.
– Мы пытались, – говорю я.
– И?
– И твой Шимп обрубил нам все жизнеобеспечение.
В кои-то веки ему нечего сказать.
– Это машина, Дикс. Ну как ты не поймешь? Она запрограммирована. Измениться она не может.
– Мы тоже машины, только сделанные из других материалов. И все равно же меняемся.
– Неужели? А мне вот показалось, ты так присосался к этой своей титьке, что не посмел даже выключить мозговой адаптер.
– Так я получаю информацию. Причин что-либо менять нет.
– А как насчет того, чтоб хоть изредка вести себя как человек, черт бы тебя побрал? Чуточку сблизиться с людьми, которым, может, придется спасать твою убогую жизнь, когда ты в следующий раз высунешь нос из корабля? Хватит таких причин? Пока что – не стану скрывать – у меня к тебе доверия нуль. Я не точно знаю даже, с кем сейчас говорю.
– Я не виноват. – Впервые на его лице отражается что-то вне привычной гаммы из страха, замешательства и сосредоточенности математика-дурачка. – Это из-за вас, все из-за вас. Вы говорите… криво. И думаете криво. Вы все так делаете, и мне от этого больно. – В его чертах проступает жесткость. – Мне даже и не нужно было вас поднимать, – рычит он. – Я вас не хотел. Я и сам бы провел сборку, я же сказал Шимпу, что могу…