По ту сторону синих гор
Шрифт:
Я открыла рот и тут же закрыла, потому что до меня медленно, но всё же дошёл вложенный в слова кайгена откровенный подтекст.
Сладкая?!
Да что ты о ceбe возомнил?
Хмельная храбрость вкупе с таким же сильно подвыпившим безрассудством полезли из меня фонтаном, и я, боднув наглого здоровяка лбом в подбородок, сердито зашипела:
– Я тебе вообще не разрешала меня целовать!
Кайген сердито рыкнул, спуская меня на пол, но не выпустил из своих лап. Ярко-синие глаза налились ночной темнотой, и мужчина
– Думаешь, мне нужно твоё разрешение? Ты - моя жена! И если вчера я тебя не тронул, то это не потому, что ты этого не хотела, а потому что так решил я!
Зря он это сказал. Верно ведь говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Обида, злость, безвыходность, страх, накопленный за последние дни - всё смешалось в гремучую смесь, и она рванула подобно огненному файеру, лишая меня здравомыслия и приличных манер. До уровня распространяющих слухи сплетниц я ещё никогда не опускалась.
– А что так? Боишься повторить славу своего отца? Или яблоко от яблони недалеко падает?
– вскинув подбородок, задрала голову я, бесстрашно глядя в глаза мужа.
– Что?
– непонимающе нахмурился он.
– Насиловать женщин - это у вас в роду наследственное? Неудивительно, что твои предыдущие жёны предпочли жизни с тобой мир иной. Вы с Гордом поэтому такой предусмотрительный договор заключили? Боитесь, что я наложу на себя руки? А мышиный помёт вам в пирожки вместо начинки! Я из-за тебя помирать не собираюсь! Понял? Знаешь, что я решила? Я лучше сделаю твою жизнь такой же паскудной, как ты мою! И попробуй только тронь меня! Узнаешь, что такое жена - боевой маг!
Я умолкла, переводя дыхание и ожидая реакции мужа.
Он больно сжимал своими лапищами мои предплечья, смотрел в лицо, и закипающую внутри него ярость выдавали только узлы желваков, ритмично двигающихся на его скулах.
– Ну?
– окончательно нарываясь, поддела его я.
– А где же твоё излюбленное: «Молчи, женщина, а то выпорю?» Давай, заткни меня! Ты же только это и умеешь!
– Бабий рот не заткнёшь ни пирогом, ни рукавицей!
– низко выцедил из себя кайген, резко поднял меня с пола и практически швырнул на стоящую рядом кровать.
– Проспись сначала! Не протрезвеешь до вечера - я помогу!
Крутанувшись на каблуках, муж вылетел из комнаты словно кот, которому прищемили хвост, напоследок громко хлопнув дверью.
– Чурбан!
– буркнула себе под нос я и завалилась на спину, раскинув в стороны руки.
Дощатый потолок почему-то зашевелился и медленно двинулся по кругу вправо, вращаясь у меня перед глазами.
Резко перевернувшись, я уткнулась носом в меховой ворс покрывала, избавляясь от навязчивого ощущения головокружения.
Глаза вскоре налились тяжестью, стали слипаться, и прежде чем крепко уснуть, я не забыла помянуть крепким словом всех кайгенов в целом и одного синеглазого конкретно.
Чтоб я ещё хоть раз
Обидные слова магички всё ещё неприятно звенели в голове. Несправедливые, едкие.
Возможно, Бьёрн никогда и не был нежным и мягким мужем вроде Волса, но жён своих никогда не обижал, а тем более не насиловал. Противно было даже не то, что чужачка это ляпнула со злости или спьяну, а сам факт, что подобную чушь ей уже успели наплести свои же. А всё потому что по Сивильгарду упорно гуляли слухи о жестоком проступке отца, а Самого Расвальда давно не было в живых, чтобы их опровергнуть.
Бьёрн в историю с насилием и проклятьем не верил. Вернее, не хотел верить. Кому понравится считать себя выродком, появления которого не желала собственная мать?
И он искал опровержения и ответы в её комнате, в её вещах, в отпечатках её магии, которую до сих пор хранили созданные ею предметы.
Дойдя до конца коридора, Бьерн завернул за угол и, ступив на первую ступень лестницы ведущей в мансарду, замер как вкопанный. Мысль, возникшая в голове, ужалила словно змея, заполняя ядом сомнения всё тело.
Оэн вдруг подумал, что было бы в брачную ночь, не окажись на теле эринейки шрамов? Ведь разрывая на ней платье, он и не думал останавливаться.
Холодный пот прошиб спину, и Бьёрн вязко сглотнул.
Получалось, что нанесённые им девушке увечья стали всего рода знаком, удержавшим его от ошибки? Но это у него так вышло, а что, если у отца просто не было причин не завершить начатое?
Быстро взбежав по лестнице наверх, Бьёрн приложил руку к замку, открывающемуся только магией и, осторожно толкнув дверь, шагнул внутрь запретной комнаты.
Он придумал для неё такое название ещё в пять лет, когда проследил за тем, куда отец тайком ходит по ночам и что делает в нежилой, всегда закрытой на замок мансарде.
Было странно наблюдать за тем, как мощный и высоченный кайген практически бесшумно двигается в пространстве, невесомо касаясь кончиками пальцев гребня, лежащего на каминной полке; странного венка, украшающего стену над ней; красивого платья, разложенного на кровати; шкатулки на подоконнике...
Совершив этот дивный ритуал, Расвальд всегда садился в большое резное кресло у камина и бездумно смотрел на пылающий внутри него огонь.
Бьёрн видел, как беззвучно шевелятся губы отца, словно он разговаривает с явившимся к нему духом. В такие моменты извечно мрачное лицо родителя всегда озаряла светлая улыбка, которую Бьёрн спустя столько лет так и не смог забыть.
С тех пор здесь совершенно ничего не изменилось. И не потому, что кто-то поддерживал прежний порядок вещей в комнате, а потому, что к ним никто не прикасался.
Бьерн не позволял себе даже переложить с места на места тот или иной предмет, чтобы не нарушить витавшей в комнате магии - необъяснимой, светлой, эфемерной.