По ту сторону Венского леса
Шрифт:
— Я ничего не знаю. Ей-богу, ничего.
— Сволочь! Проклятая сволочь! — неожиданно взвизгнул Сасу. — От большевиков заразился, да? Быстро же они тебя переделали. Но ничего, ты у меня сейчас заговоришь. Эй, вы там! Давайте сюда!
В комнату вошли два верзилы.
— Разорвите ему куртку на спине, дайте мне соль и бритву.
— Лучше мы его освежуем живьем, как тех в Грэешти.
По телу старшего сержанта пробежала дрожь. Он видел дозорных из пехотного полка: они лежали там, в полном нечистот рве, на окраине Грэешти. Их тела были изуродованы, языки вырваны, глаза выколоты. Значит, это зверство совершили тоже легионеры!
— Нет, мы его сначала просолим, тогда он выложит все, абсолютно все.
Насту перевернули, как мешок, лицом вниз. Прижали к полу, держа за плечи и ноги.
— Будешь говорить или нет? Отвечай!
— Буду, господин Сасу, буду.
— Слушаю.
Что бы ему сказать? Хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь ерунду, солгать бы что-нибудь. Лишь бы выиграть время. Вот уже рассвет пробивается сквозь густую мглу. Утро. Сумрачное утро!
— Нас много… много… очень много.
— Сколько полков? Сколько танков, сколько орудий, есть ли «катюши»?
— Много, очень много… Столько, сколько листьев на деревьях и травы на лугах…
— Какая дивизия, какой армейский корпус вели наступление от Лудуша?
— Не знаю, я ведь вам уже сказал, что этого я не знаю…
— Хочешь провести меня, сволочь? Ничего, ничего, сейчас ты у меня заговоришь… Еще как заговоришь… Посмотришь, как действует моя бритва. Ребята, держите его хорошенько, вот так, как свинью для закола…
Наста почувствовал, что железо прошлось по его спине. Он слышал, как трещит кожа… Страшная, нестерпимая боль… Неужели это конец? Только бы не закричать. Он до крови закусил губы. Глухо застонал и потерял сознание.
— Ну, что вы теперь скажете, дорогой Наста? — услышал он, очнувшись, голос Сасу. — А ведь это пустяки. Это все выдерживают. Бьюсь об заклад, что, после того как я натру твою спину солью, ты будешь ползать передо мной на коленях и умолять сделать тебе укол морфия, чтобы ты смог все выложить.
Наста не слышит. Он не хочет слышать. Он не должен слышать. Неужели наши все еще не пошли в наступление? Его старики даже не знают, что он здесь в деревне. Лишь бы не сказала им об этом Нуца или ее отец! Может, их и дома нет. Может, они убежали в поле. Впрочем, нет, ведь гитлеровцы никого не пускают. Они хорошо знают, что румыны и русские делают все возможное, чтобы не пострадало мирное население.
— Ну, давайте соли. И пригоршни хватит. Вот так!
Будто что-то ударило его по позвоночнику. Тысячи, десятки тысяч острых игл пронизали его грудь, лицо, глаза, мозг. Хоть бы потерять сознание и ничего не чувствовать, ничего не знать. Если бы он мог умереть! Тогда все узнают — село, Нуца, товарищи, что он погиб, но не проронил ни слова. Нуца, Нуца, я больше не могу терпеть… Помоги мне, Нуца! Нуца, я больше не могу… Рот — закройся! Мысли — остановитесь! Тело — умри наконец! Отчего вы мучаете мою душу?
— Хватит, оставьте его. Дайте мне сигарету! Самое большее через десять секунд он заговорит!
— Может, зашить его рану нитками, чтобы не рассыпалась соль.
— Не надо.
— Лишь бы он не потерял сознание.
— Ничего, он крепкий. Сутки промучается, но сознания не потеряет. Потом будет заражение крови и он умрет.
Наста не может больше терпеть. Он бьется об пол, корчится от боли. Нет, он не в силах выдержать! Почему он не теряет сознания? Боже, как жжет!
— Убейте меня, прошу вас. Стреляйте вот сюда, сюда, где так жжет…
— Нет, старший сержант, мы тебя не убьем. Если все скажешь, я сделаю тебе укол, ты успокоишься, не будешь чувствовать никакой боли, мы промоем твою рану, вымоем всю соль, и через два дня ты будешь здоров.
— Я скажу все, абсолютно все…
— Позовите доктора, пусть сделает укол. А пока ты говори, я буду записывать. Кто командир корпуса?
— Я не знаю, честное слово, не знаю.
— А командир дивизии?
— Командир дивизии… Какой-то советский генерал.
— Ты лжешь… Позавчера большевиков здесь не было.
— Тогда, тогда…
— Говори!
— Я не помню, я ничего не могу вспомнить. От боли. Расстреляйте меня, прошу вас, господин младший лейтенант. Избавьте меня от этих мук.
— Нет, ты должен сказать все. Не будь дураком. Когда-нибудь ты будешь мне благодарен за это. Германия непобедима. Хория Сима [34] станет архангелом Румынии. К чему тебе умирать? Ну, скажи мне, к какому полку вас придали?
— К первому зенитному полку…
— Ага… Кто командир?
34
Лидер румынских фашистов в королевской Румынии.
— Майор Фронеску.
— Та-ак. Значит, он перешел из дивизиона в полк? Скажи, как нам с ним связаться?
— Не знаю, меня жжет, я ничего не понимаю… Сделайте мне укол, тогда я расскажу вам все.
Вошел офицер в очках. В руках у него была санитарная сумка с медицинскими инструментами. Сасу сказал ему что-то по-немецки. Офицер вынул из сумки ампулу, отломил головку и вобрал содержимое в шприц. Затем он перевернул пленного на живот и вонзил иглу в разъеденное солью тело. Боль понемногу успокоилась. Наста почувствовал, что может заснуть. И вдруг ему показалось, что перед окном проскользнула какая-то тень. Даже не одна, а две…
— Ну что ж, Наста, ты, я вижу, немного успокоился. Итак, на чем мы остановились? Ах да, на Фронеску. Очень хорошо. Где размещен полк?
— На холме Аринь. Я его оставил там.
— Скотина ты этакая! Об этом ты должен был сказать мне с самого начала. Я напрасно только потерял полчаса. Но если ты врешь, я тебя заживо набью соломой. Так и знай!
Вдруг раздалась автоматная очередь. Наста увидел, как Сасу и доктор упали. В окно прыгнули сначала Илиуц, потом Ставараке и Безня.
Дверь отворилась, и в комнату вбежали два легионера. Илиуц прошил их короткой очередью из автомата.