По ту сторону зимы

Альенде Исабель

Падре Бенито имел обыкновение посещать единственный в поселке бар, где весь вечер сидел с кружкой пива, беседуя с другими завсегдатаями о безжалостном угнетении коренных народов, которое длится вот уже тридцать лет и превратило эти земли в сплошное бедствие. «Приходится всем давать взятки, от крупных политиков до последнего полицейского, что уж говорить о преступном мире», — жаловался он, нарочно преувеличивая. Всегда находился кто-нибудь, кто спрашивал его, почему он не возвращается в свою страну, если ему не нравится Гватемала. «Что ты несешь, несчастный? Разве я не говорил тысячу раз, что это и есть моя страна?»

В четырнадцать лет Грегорио Ортега, старший брат Эвелин, окончательно бросил школу. От нечего делать он слонялся по улицам с другими мальчишками; взгляд у него был остекленевший, а мозги затуманены парами клея, или бензина, или растворителя для красок, или еще чего-нибудь, что ему удавалось раздобыть. Он воровал, дрался и приставал к девушкам. Когда ему это надоедало, он выходил на шоссе, подсаживался к какому-нибудь водителю грузовика и ездил по другим поселкам, где его никто не знал, а когда возвращался,

то привозил деньги, полученные наверняка нечестным путем. Если Консепсьон Монтойе удавалось эти деньги перехватить, то на сдачу ему доставалась приличная порка, и внук вынужден был это терпеть, поскольку бабушка все еще кормила его и он от нее зависел. Иногда полицейские забирали его вместе с другими обкуренными подростками, задавали порядочную трепку, чтоб запомнил, и сажали в камеру на хлеб и воду, до тех пор пока падре Бенито, проезжая через местечко по своим делам, не вызволял его. Священник был неисправимым оптимистом и, невзирая на очевидное, свято верил в способность человека к возрождению. Полицейские отдавали ему мальчишку, завшивевшего и покрытого синяками, напоследок сопроводив его пинком под зад. Баск сажал парня в свой фургон, с трудом сдерживаясь, чтобы не разразиться бранью, и вез его в деревенский трактир, где досыта кормил, а по пути, с жестокостью иезуита, проповедовал ему о том, какая ужасная жизнь и ранняя смерть ожидают того, кто ведет себя словно проклятый небесами.

Ни бабушкина плетка, ни тюрьма, ни выговоры священника — ничто не служило уроком для Грегорио. Он продолжал идти по кривой дорожке. Соседи, знавшие его с детства, иногда помогали ему. Когда у него совсем не было денег, он приходил к бабушке, опустив голову и изображая раскаяние, где наедался тем, что ели там всегда: фасолью, перцем, кукурузой. Консепсьон была более трезвомыслящей, чем падре Бенито, и быстро оставила попытки проповедовать добродетели, недоступные для понимания внука; голова мальчишки была не предназначена для приобретения знаний, и он не желал учиться никакому ремеслу; в тех условиях, в которых он жил, для него не могло найтись никакой честной работы. Бабушка вынуждена была написать Мириам, что ее сын бросил учиться, однако, чтобы не ранить ее уж очень сильно, всей правды не сказала, все равно мать ничего не могла сделать, находясь так далеко. По вечерам, стоя на коленях вместе с другими внуками, Андресом и Эвелин, она молилась, чтобы Грегорио дожил до восемнадцати лет, когда его заберут на обязательную военную службу. Консепсьон всей душой презирала Вооруженные силы, но, может быть, призыв в армию направит на путь истинный заблудшего внука.

На Грегорио Ортегу так и не сошла Божественная благодать, не помогли ни бабушкины молитвы, ни свечки, поставленные за него в церкви.

За несколько месяцев до призыва на военную службу случилось так, что МС-13, более известная как «Мара Сальватруча», самая жестокая из уличных банд, приняла его в свои ряды. Он поклялся на крови: верность товарищам прежде всего, прежде семьи, женщин, наркотиков или денег. Он прошел через суровое испытание, как все новички: все члены банды били его здоровенной палкой, чтобы удостовериться в его выносливости. После обряда инициации он остался полумертвым, ему выбили несколько зубов и две недели он мочился кровью, но, когда оправился, получил право сделать первую татуировку, как у всех членов МС-13. Со временем, по мере того как он совершит больше преступлений и заработает уважение подельников, татуировки покроют все его тело, даже лицо, как у самых фанатичных членов банды. Он слышал, в тюрьме Пеликан-Бэй, в Калифорнии, сидит один эквадорец, ослепший оттого, что пытался сделать себе татуировку на глазном яблоке.

Банда, начинавшая в Лос-Анджелесе, за тридцать с лишним лет своего существования протянула щупальца по всей территории Соединенных Штатов, Мексики и Центральной Америки и насчитывала более семидесяти тысяч членов, совершавших убийства, вымогательства, похищения, торговавших оружием, наркотиками и людьми, и славились такой зверской жестокостью, что другие банды имели обыкновение поручать им самую грязную работу. В Центральной Америке, где они пользовались большей безнаказанностью, чем в Соединенных Штатах или в Мексике, члены банды метили территорию, оставляя на своем пути трупы, которые невозможно было опознать. Никто не решался связываться с ними, ни полиция, ни военные. Соседи по кварталу знали, что старший внук Консепсьон — член банды МС-13, но говорили об этом шепотом и при закрытых дверях, чтобы не навлечь на себя возмездие. Вначале они сторонились бабушки и других ее внуков, никто не хотел нарываться на неприятности. Со времен репрессий люди привыкли жить в страхе и с трудом представляли себе, что жизнь может быть другой; МС-13 была для них еще одним бедствием, еще одним наказанием за грех земного существования и еще одной причиной быть осмотрительным. Консепсьон встретила такое отторжение с высоко поднятой головой, не обращая внимания на то, что все умолкали, когда она шла по улице или в субботу являлась на рынок, чтобы продать кукурузные лепешки с начинкой или ношеную одежду, присланную Мириам из Чикаго. Вскоре Грегорио исчез из округи, какое-то время его не было видно, и страх, который он вызывал, несколько поутих. Были другие, более насущные проблемы. Консепсьон запретила младшим внукам даже упоминать о старшем брате. Не надо притягивать беду, предупредила она.

Первый раз Грегорио вернулся через год. У него было два золотых зуба, бритая голова, татуировка в виде колючей проволоки на шее, а на костяшках пальцев цифры, буквы и черепа. Казалось, он подрос на несколько сантиметров, и если подростком он был кожа да кости, то теперь нарастил мускулы, приобрел шрамы и выглядел как бандит. Он обрел семью, обрел себя в «Сальватруче», ему не нужно было нищенствовать, он мог иметь все, что хотел: деньги, наркотики, алкоголь, оружие, женщин, — и все это здесь и сейчас. Он почти не помнил о временах унижения. Он вошел в дом бабушки, громко топая и во

весь голос заявляя о своем приходе. Та вместе с Эвелин лущила кукурузу, а Андрес, который подрос совсем мало и не выглядел на свой возраст, делал уроки на другом конце единственного в доме стола.

Увидев брата, Андрес вскочил на ноги, открыв рот от страха и восхищения. Грегорио дружески похлопал его по спине и, приняв стойку боксера, стал теснить в угол, сверкая татуировками на сжатых кулаках. Потом он приблизился к Эвелин и хотел ее обнять, но вдруг остановился. В банде он давно научился не доверять женщинам и презирать их, но его сестра была исключением. В отличие от всех прочих, она была добрая и чистая, совсем девочка, еще не развившаяся. Он подумал об опасностях, окружавших ее только потому, что она родилась женщиной, и поздравил себя с тем, что может ее защитить. Никто не посмеет причинить ей вред, ведь тогда обидчику придется иметь дело с бандой и с ним.

Бабушка наконец решила подать голос и спросила, зачем он явился. Грегорио смерил ее презрительным взглядом и, выдержав слишком долгую паузу, ответил: он пришел просить благословения. «Да благословит тебя Господь, — пробормотала старая женщина, она всегда говорила это своим внукам перед тем, как лечь спать, и прибавила шепотом: — И да простит Он тебя».

Парень достал из кармана широких джинсов пачку денег, из осторожности упрятанных на уровне лобка, и с гордостью протянул бабушке свой первый вклад в семейный бюджет, однако Консепсьон Монтойя отказалась взять купюры, сказав при этом, чтобы он больше сюда не возвращался, потому что подает плохой пример брату и сестре. «Да пошла ты, проклятая старуха!» — выкрикнул Грегорио, швыряя деньги на пол. Он ушел, изрыгая угрозы, и миновало много месяцев, прежде чем он опять появился в доме. В редких случаях, когда ему доводилось оказаться в родной деревне, он ждал брата и сестру, спрятавшись где-нибудь за углом, чтобы его не обнаружили, охваченный неуверенностью, которая преследовала его с детства. Он научился ее скрывать; в банде было принято выставлять напоказ, какой ты крутой. Он перехватывал Андреса и Эвелин, когда они вместе с другими детьми выходили из школы, уводил в какой-нибудь переулок, давал деньги и спрашивал, не слышно ли чего о матери. Девизом банды было освободить себя от любых привязанностей, вырвать с корнем чувствительность, ведь семья — это путы, это груз, — никаких воспоминаний, никакой тоски, надо быть мужчиной, а мужчины не плачут, мужчины не жалуются, мужчины никого не любят, мужчины всегда сами по себе. Единственная стоящая вещь на свете — это смелость; честь защищают кровью, уважение заслуживают кровью. Несмотря на то что он во все это верил, Грегорио связывали с братом и сестрой воспоминания о годах, проведенных вместе. Он пообещал Эвелин, что на ее пятнадцатилетие устроит праздник, невзирая на расходы, и подарил Андресу велосипед. Мальчик прятал его от бабушки несколько недель, пока до нее не дошли слухи и она не потребовала открыть правду. Консепсьон надавала внуку оплеух за то, что тот принимает подарки от бандита, пусть даже это его брат, и на следующий день продала велосипед на рынке.

Андрес и Эвелин чувствовали по отношению к брату ужас и почтение одновременно и в его присутствии были скованы, словно параличом. Цепи с крестами на шее, очки с зелеными стеклами, как у авиаторов, высокие американские ботинки, татуировки, которые множились на его коже, словно сыпь или зараза, его слава убийцы, его безумная жизнь, безразличие к боли и к смерти, его тайны и преступления — их восхищало все. Они говорили о брате шепотом и вдали от бабушки, чтобы та ничего не услышала.

Консепсьон опасалась, что Андрес пойдет по стопам брата, но мальчик был не склонен к жизни в бандитской шайке, для этого он был слишком правильный, честный и не любил драться; его мечтой было уехать на север [4] и преуспеть. Его план состоял в том, чтобы зарабатывать деньги в Соединенных Штатах, но жить там как нищий, накопить побольше и перевезти к себе бабушку и Эвелин. Там он бы дал им хорошую жизнь. Они нашли бы какого-нибудь койота [5] , знающего, где достать паспорта с визами и сертификаты о прививках от гепатита и тифа, которые иногда спрашивают гринго [6] . Они будут жить вместе с мамой в каменном доме с водопроводом и электричеством. Сначала нужно эмигрировать. Ехать через Мексику, на крыше грузового вагона, причем стоя, но это большой риск, могут напасть люди, вооруженные мачете, или полицейские с собаками. Упасть с поезда означало потерять ноги или даже жизнь, а кому удавалось пересечь границу, мог погибнуть от жажды в необъятной калифорнийской пустыне, или его мог застрелить какой-нибудь владелец ранчо из тех, кто охотился на мигрантов, как на кроликов. Так рассказывали парни, которые уже проделали такое путешествие и которых депортировали на «Автобусе слез», голодных, оборванных, истощенных, но не сломленных. Через несколько дней они приходили в себя и снова собирались бежать. Андрес знал одного такого, который сделал восемь попыток и собирался осуществить девятую, но самому Андресу на это не хватало смелости. Он предпочитал ждать, ведь мать обещала найти для него койота, как только он окончит школу, чтобы уехать до призыва на военную службу.

4

Имеются в виду Соединенные Штаты Америки.

5

В США и в Центральной Америке койотами называют лиц, оказывающих содействие мигрантам из Латинской Америки в нелегальном пересечении границы. В мифологии майя и ацтеков койот — проводник между мирами, в таком качестве он выступает и в романе М.-А. Астуриаса «Маисовые люди».

6

Так латиноамериканцы называют жителей США.