По ту сторону

– Ваши документы, будьте добры…

Захваченный врасплох Разяев судорожно сунул руку во внутренний карман куртки, но не в правый, с паспортом, а в левый, где залёг плоский приборчик «Атас», обязанный, как было обещано в гарантийном свидетельстве, реагировать на появление сотрудника милиции в радиусе двадцати метров.

Разяев поднял глаза. Перед ним стояли: суровый пролетарий, ясноглазая пигалица и непомерно огромный юноша – все трое в безрукавых, не достающих до колен балахончиках, испещрённых по жёлтому полю чёрными зодиакальными символами.

Вот оно что! Внештатники. Прикид у них, однако! Прямо хоть на аутодафе…

– Ребята, – сказал им Разяев, простецки улыбаясь. – Я ж за сигаретами выскочил. До киоска и обратно. Ну не прихватил я паспорта. Если хотите, зайдёмте ко мне, покажу, тут рядом…

– Кто вы по гороскопу?

О эти бесстрашные ясноглазые пигалицы! Вечно им нужно бороться – самозабвенно и с кем укажут. Пролетарий стоит молчит, непомерно огромный юноша поёживается от неловкости (возможно, балахончик жмёт), а ясноглазой больше всех надо.

– Рыба, – со вздохом соврал Разяев, мысленно кляня себя за то, что, проглядывая утром прессу, как всегда, не поинтересовался чужими гороскопами.

– Рыба? – В девичьих пальчиках возникла (а может, и раньше там была) вырезка из газеты. – «Рыбам сегодня не следует выходить на улицу, ибо за порогом их подстерегают неудачи и неприятности», – уличающе зачитала дружинница.

Ну вот она и неприятность. Лучше бы уж правду сказал.

– Да я ж на минутку… – с прежней подкупающей улыбкой напомнил Разяев.

Не подкупил. Серые прозрачные глаза девчушки заледенели.

– Какая разница? – возмущённо произнесла она.

– Девушка, вы не курите, вам этого не понять. Ни табачинки в доме. Уши вон уже опухли…

Пролетарий сочувственно крякнул.

– Вы понимаете, что подвергли себя опасности? – не унималась пигалица.

– Да понимаю… – мялся Разяев.

– Можно подумать, законы не для вас пишутся! Не для вашего же блага!

– Да ясно…

Но тут, прерывая беседу, во внутреннем левом кармане куртки нарочито мерзкий металлический голосок отчётливо скрипнул: «А-тас!»

Время пошло. В отличие от дружинников профессионалы с задержанным церемониться не станут. Разяев метнулся в арку – и следует заметить, что шансы его на успех были весьма высоки: грандиозный молодой человек публично гнаться за нарушителем, скорее всего, постесняется, пигалица – та вообще на шпильках, а пролетарий… Пролетарию мы в резвости не уступим. Кроме того, дворик, в который метнулся Разяев, был знаком ему до последней колдобины.

Впрочем, свои легкоатлетические способности он, как вскоре выяснилось, переоценил. Сначала, правда оторвался, но тут же почувствовал, что задыхается. Курить надо меньше! Кроме того, самочинно приняв на себя знак Рыбы, Разяев, надо полагать, угодил под неблагоприятный астрологический прогноз: кодовый замок нужного ему подъезда оказался сломан, отсечь преследователей не удалось.

Ну, давай Бог ноги! Взбежав на второй этаж, задохнулся окончательно. Позвонить не успел – дверь открылась сама. Не говоря ни слова, Анфиса схватила беглеца за руку и сдёрнула с половичка в прихожую. Щёлкнул металлический язычок. Очень вовремя – внизу в подъезде лязнуло, басовито громыхнуло, послышались голоса.

– Хорошо бежал, – заметила Анфиса, проворачивая ключ и надевая на дверь цепочку. – Я из окна прямо залюбовалась.

Топот и голоса тем временем достигли второго этажа. Сначала позвонили к соседям, потом к Анфисе.

– Кто?.. – выдержав паузу, спросила она дребезжащим старушечьим голоском.

– Дружина «Зодиак»… К вам не забегал мужчина в светлой бежевой куртке?

– Ни-эт…

– Откройте, будьте добры!

– Ни-эт… – с ужасом отвечала она. – Нельзя-а…

– Почему?

– Я – Рыба…

За дверью опешили.

– Ну и что?.. Вы же наружу выходить не будете! Дверь-то открыть можно…

– А по телевизору сказали: нельзя-а…

– Да не могли так сказать по телевизору!

– Сказа-али…

Разяев, привалясь плечом к стене, стоял и отдыхивался. На лестничной площадке посовещались вполголоса.

– А в той квартире?..

– Похоже, никого дома нет…

– Да выше он прячется, – хмуро сказал пролетарий, и голоса двинулись вверх по лестнице.

Анфиса, в коротком не по возрасту халатике, повернула к Разяеву раздвинутое в самодовольной улыбке лицо, которое почему-то вдруг захотелось назвать обнажённым.

– Под душ – и в койку! – скомандовала она. – Или коньячку для начала?

Потом они пили на кухне кофе.

– Смешно тебе… – ворчал Разяев, особо, впрочем, не пережимая. Романтическим героям, если и положено ворчать, то исключительно в шутку, как бы скрадывая излишнюю романтичность. – Месяца два назад тоже, помню, остановили, а я чего-то вздёрнутый был, говорю: «Да отстаньте вы от меня, я вообще в гороскопы не верю!»

– Помогло?

– Ага, помогло! Штрафанули за милую душу. Вот тебе, говорят, квитанция, можешь в неё не верить…

Услышав про неверие в квитанцию, Анфиса развеселилась окончательно. Подлила в кофеёк коньячку, взяла со стола сотовый телефон и, запахнув на груди тесноватый халатик, пару раз тронула кнопку большим пальцем. – Ну ты как там? – спросила она в трубку, дождавшись ответа. – Ага… Я думала, опять задержишься. Подходи давай. Гость у нас. Лёшка Разяев, друг твой… А чей? Мой, что ли?.. От дружинников убегал – и заскочил… – Анфиса засмеялась, халатик распахнулся вновь. – Сидит на судьбу жалуется. Подходи, короче…