По волчьему следу
Шрифт:
– Ты пунцовая, как роза. Раскраснелась от мороза. Я любуюсь здесь тобой…
– Забери меня домой? – предположила Зима. И не выдержав, рассмеялась. – Кого это ты так?
– Да… одну старую знакомую семьи… когда-то наши родители надеялись, что мы поженимся, но не вышло. Она на меня еще обиделась. И про домой не было! Там что-то другое… А. Я принес тебе гобой.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Гобой принес? Это… вообще что?
– Музыкальный инструмент такой. Но ведь рифмуется же идеально! Различие только
– Не обижайся, Бекшеев, но поэзия – это не твое.
– Не обижаюсь. Обычно мне говорили, что мне следует большее внимание уделить образному ряду… но твой вариант честнее. Да и давно уже не писал ничего, кроме отчетов.
Стоило сказать, и момент сломался. Нет, все вроде осталось то же, солнце, лавка и голуби вон, что суетились, норовя подобраться поближе. Некоторые обнаглели настолько, что топтались уже по ногам Бекшеева.
– Надо идти? – Зима сыпанула семечек в сторону, и вся голубиная стая поспешила к новому месту.
– Надо… документацию передавать. Вопросы еще будут. И к тебе, и ко мне… дальше не наша забота, но пока все сдадим.
Он поднялся и предложил руку.
– Не передумала?
– О чем?
– Переезжать?
– Не дождешься, - семечки полетели на голубиные спины. – Да и за тобой присмотрю… как-то оно спокойнее. Надо же найти ту падлу, которая Туржину на тебя заказ сделала.
У жандармерии было людно и суетно. И в этой суете выделялись двое. Женщина в старомодном костюме с юбкой ниже колен. И Тихоня.
– Хотите, я на вас вообще женюсь?!
– У меня дети!
– И отлично! У меня нет, а тут сразу вон, готовые…
– Да вы издеваетесь?!
– Чего это с ним? – поинтересовался Бекшеев.
– Погоди… сама не знаю, - Зима потянула за руку. – Не маячь, а то испортишь.
– Что?
– Разговор…
– Почему издеваюсь? Я наперед думаю. На эту… перспективу. Вот нас отправят, а вы останетесь… и чего? Вам в кладовщицы возвращаться, а мне, значит, в секретари?! – и столько тоски было в голосе Тихони, что Бекшеев с трудом сдержал улыбку. – Вы вон, с бумажками ловко так… раз и два, и почерк хороший. И на машинке умеете… я вам, если хотите, новую машинку куплю! Самую раскрасивую! Какую скажете…
– Послушайте, - она выдохнула. – Мне только сегодня сказали, что муж мой… что он умер. Понимаете?
– Сочувствую.
Вот над выражением сочувствия ему бы еще поработать. Как-то оно не слишком искренне получилось.
– Сказали, что… не выдержало сердце. И… его нашли. Его хотя бы нашли… - она запрокинула голову, сделав вдох. – И теперь мне надо его хоронить… когда тело отдадут. А когда это будет – никто сказать не может. И за что его хоронить, я тоже не знаю. А потом… потом надо как-то жить. Я ведь надеялась, что он вернется… и в кладовщицы меня уже не возьмут. Склады опечатаны. Там нашли что-то…
– Контрабанду, небось, -
– И у меня нет работы. И не будет уже, потому что слух пошел, что это я виновата! Я в жандармерии работала, и склады закрыли! А вы тоже уезжаете. А я не могу! У меня дети! Четверо!
– У моего отца двенадцать было. Я, да сестры, да приемные… велика проблема, дети.
– Для вас, может, и не велика!
Она не кричала, удивительным образом умудряясь сохранить спокойствие.
– Как нам жить дальше?!
– Обыкновенно. Я останусь. Помогу с телом там, с похоронами… после соберетесь и поедем.
– Куда?
– В Петербург. Документы оформим. Вам пенсия положена вроде как… точнее детям, но может, и вам. Я в документах не больно.
– Детям. Мне была бы положена, если бы муж на службе состоял.
– Вот, сами все и знаете…
– Думаете, её так просто выправить?
– Думаю, смотря кто править пойдет. Мне обычно не отказывают… а еще компенсацию обещали пострадавшим.
Только когда она будет, и сомнений во взгляде женщины не убавилось.
– В Петербурге вы к нам на работу пойдете. Там есть уже секретарь, но одной ей тяжко.
– И тут он прав. Работы прибавляется. Отчеты. Аналитические справки… - Бекшеев подавил вздох. – И отдел будут расширять, как сказал Одинцов. А значит, бумаг прибавится.
– …получите зарплату.
– У меня жилья нет.
– Снимем. Найдем. Да… решим все.
– А дети?
– Что дети? В сад устроим… в школу… да куда надо, туда и устроим. Ходите в кадетский корпус или суворовское училище… что? У меня там старый знакомец в директорах ходит, так что возьмет, если чего… и приглядит. Да что вы, не понимаю, упрямитесь!
– Я… просто…
– Действительно, - Бекшеев понял, что еще немного и женщина сбежит. Не потому, что не хочет в Петербург, нет. Она сбежит от Тихони с его напористостью.
И собственных надежд.
– Вот! – Тихоня обрадовался. – Скажи ей, шеф…
– Скажу. План и вправду неплох. А трудоустройством можно и сейчас заняться. Тихоня, отнесешь документы Одинцовскому адьютанту, пусть сделает. Ставки у нас есть. Служебное жилье тоже полагается.
Тут Бекшеев точно не знал, но… не такая и проблема.
– И прочие льготы. Пенсия будет. Зарплата.
– Почему? – она стиснула руки.
– Вы не представляете, до чего сложно найти толкового секретаря… Тихоня, конечно, всем хорош, но пишет он как курица лапой. Потом и сам понять не может, чего накарябал. Да и бумаги все кучей сваливает. Так что, если не возражаете…
– Я… подумаю.
Она отвернулась.
И спустилась со ступенек.
– А я документы отнесу, пока она думает… небось, если документы в системе, то точно не отвертится… слушай, а может, и вправду жениться?