По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Шрифт:
— Княже, — позвал Юрята, — смотри-ка туда.
От Глебова войска отделился большой отряд и двинулся на переем обоза, переправлявшегося ниже по реке.
— Не узнаешь князя Мстислава, государь? Не иначе как он, — сказал на ухо Всеволоду Юрята.
Всеволод вгляделся — даже издалека по багряному плащу поверх доспехов и особой привычке сидеть в седле, слегка откидываясь назад, можно было узнать Мстислава. При виде врага кровь ударила в голову великого князя. Пора было начинать. Всеволод оглядел свое войско. Готовы к бою, ждут приказа. Он нашел взглядом племянника, переяславского князя Владимира:
— Князь! Тебе начинать. Возьми свою дружину и выручай обоз.
Молодой князь Владимир, прижав руку к сердцу, отдал великому князю короткий поклон и, повернув коня,
— Ратишич! Воевода! Готовы? — спросил Всеволод.
— Давно готовы, государь!
— Юрята!
— Слушаю, княже.
— Возьми людей, ступай за Святославичами. Поможешь в случае чего.
Юрята кивнул Ратишичу, и оба они поехали вдоль войска — выкликать охотников. Тысячный, не меньше, отряд вскоре построился и пошел берегом вверх по течению уже не таясь, открыто, да и при свете дня такую силу было не утаить.
Половецкий дозорный на веже задвигался, показывал рукой, свешивался вниз, видно, докладывал о передвижении во владимирском войске.
Тем временем справа раздался дружный рев многих сотен голосов. Всеволод глянул — это был князь Владимир со своими переяславцами. Они переправились по льду на другую сторону и устремились на отряд Мстислава, поднимая тучи снежной пыли. Мстиславов полк торопливо ломал порядки, перестраивался.
А Глебово войско уже подошло к реке и понемногу, разрозненными кучками, переходило на эту сторону, но как-то без охоты, словно понукаемое непослушное стадо. Среди понукающих выделялась грузная туша воеводы Бориса Жидиславича. Рядом с воеводой сам князь Глеб, он все время привставал в седле и повелительным княжеским жестом приказывал войску броситься вперед. Но, видимо, зрелище, представшее взорам рязанцев, умерило их воинский пыл. По всему склону горы, выставив в небо частокол копий, единой стеной стояли тысячи воинов, а над ними, освещенный утренним солнцем, будто парил белоснежный шатер великого князя. Сам великий князь в белом с золотом корзне [27] , на белом коне был спокоен, и так же спокойна была окружавшая его свита.
27
Корзно — верхняя одежда (плащ; зипун).
Всеволод и впрямь успокоился. Ему стало видно то, чего еще не видел Глеб: дрогнувший полк Мстислава в беспорядке отступал, преследуемый переяславцами, и впереди полка бежал Мстислав, низко пригнувшийся к шее коня.
Мстиславов полк бежал к своему опустевшему стану, скоро это беспорядочное бегство заметили в войске Глеба, и оно растерянно остановилось.
И тут Всеволод отдал приказ идти вперед.
Юрята, уже порядочно отъехав со своим отрядом вверх по реке, услышал громовой рев сражения и сразу понял: владимирцы смяли и погнали врага. Ощутил острое сожаление: почему не остался с князем, ведь он, поди, сейчас в самую гущу кинется. Ну как не уберегут князя? Привыкший находиться при Всеволоде неотлучно, Юрята почувствовал нечто вроде обиды, какую чувствует любящий отец, обнаруживший вдруг, что сын его вырос и показывает отцу, что может обойтись без его опеки. Обида сменилась радостью и гордостью за Всеволода: как он хотел этой победы, что должна принести ему славу, равную славе прежних князей! Хоть об этом великий князь и не говорил своему подручнику, но Юрята хорошо знал Всеволода. Что ж — птенец вылетел из гнезда, оперился и стал орлом, на коего любому, кроме Бога, положено глядеть снизу вверх.
Однако дело было еще не кончено. Отряд, возглавляемый Юрятой, находился сейчас как раз напротив половцев; в их стане все пришло в движение. Теперь они уже не выжидали, кто победит в схватке двух русских сил, чтобы кинуться на уставшего победителя, а явно готовились отразить нападение, причем не с той стороны, откуда доносились звуки побоища, а с противоположной. Это могло означать только одно — увидели Святославичей, зашедших к ним
И верно. Вовремя ударили черниговцы. Сейчас доберутся до возов, начнется бой. Тут важно не дать поганым выскочить из своей же крепости и схватиться с полками Святославичей в чистом поле.
Весь тысячный Юрятин отряд разом бросился на помощь черниговцам. Перескочили реку, по неглубокому снегу взошли на берег — и поспели, как раз когда поганые заканчивали растаскивать возы, расчищая путь своей коннице. Из становища донеслись жалобные крики: наверное, кто-то из половцев, отчаявшись, рубил пленных.
В стан ворвались почти одновременно и черниговцы и владимирцы. Застигнутая врасплох орда уже не помышляла о сопротивлении, охваченная ужасом, она думала только о бегстве. Самые злые и отчаянные, визжа, еще размахивали саблями, а русские отряды меж тем вдавились в гущу половцев, словно два кулака в тесто. И — началось.
Не чувствуя усталости, Юрята разил своим тяжелым мечом направо и налево, с потягом, не давал лезвию увязнуть в жесткой прокопченной коже половецких доспехов. Он решил пробиваться в середину стана, в самую гущу, вонявшую даже на холоде потом и кислым молоком: нельзя дать поганым построиться для обороны. Полк действовал как одно целое. Битва кипела и на возах: черниговские полки обоих Святославичей не давали половцам разбирать укрепления. Избиваемая и теснимая половецкая конница, вернее, те, кто успел забраться на коней, сами, подаваясь, теснили своих и мяли, усиливая и без того охвативший орду ужас. Многие из русских спешились, так было сподручнее рубить поганых, пытавшихся укрыться в своих шатрах и под повозками, груженными награбленной добычей. Жители степей, половцы не умели драться в тесноте и гибли сотнями.
Они погибли почти все. Спасся только Елтук благодаря отряду личной охраны. Рубя единоплеменников, отряд кинулся в небольшой просвет между владимирским полком и черниговцами, вырвался из западни. Их не преследовали — никого сейчас нельзя было оторвать от беспощадной рубки.
Вскоре на половецкий стан навалились еще два владимирских полка, пришедших с той стороны, где войско великого князя только что разгромило дружину Глеба и Мстислава. Как потом выяснилось, их послал обо всем помнящий воевода Кузьма Ратишич, смекнувший, что полки эти для преследования Глебовой конной рати, пожалуй, не годятся, а вот помочь Святославичам и полку Юряты могут. И впрямь, прибывшая подмога не смогла бы сравниться в быстроте передвижения с опытными дружинниками, полжизни проводившими в седлах. Составлены эти полки были из мастерового люда по воинской повинности ремесленных городских слобод. Были здесь кузнецы, плотники, кожемяки, гончары, ткачи, десятка два монахов, благословленных на битву епископом. Подъехав к становищу, они оставили своих коней и полезли через возы, и когда Юрята увидел их, во множестве появлявшихся на стенах и спрыгивающих вниз, он понял, что теперь-то конец битвы близок и предопределен. Действительно, через некоторое время сеча стала затихать, но лишь потому, что рубить было больше некого.
Огромное пространство, огороженное возами, было заполнено мертвыми, ранеными, лошадьми, бьющимися в предсмертных судорогах среди людских тел, телегами с награбленным добром, поломанным оружием — обычными отходами всякой войны. Возле крытых повозок кое-где лежали убитые русские пленники, они так и не дождались спасения.
Юрята почувствовал усталость, опять кольнула легкая досада: старость, что ли, приходит? Раньше вроде бы и не ощущал такой тяжести в руках, а ведь бой продолжался, пожалуй, меньше часа. Или от чего другого эта усталость? Почему не приходит радость победы, да ведь и жив остался? Вот в чем дело, князя рядом нету! Первый раз Юрята не вместе с князем в бою. Не о ком сейчас заботиться, некем гордиться, не от кого ждать ласкового слова. Он коротко вздохнул, переводя дыхание. Поехать, что ли, найти его? Но тут же подумалось: может, не очень-то ему и нужен? Хоть ты и нянчил его с малых лет, хоть и был для него долгие годы самым близким другом, а все равно ты для него — смерд, а он твой единственный хозяин на земле. Его дело — царствовать, твое — жизнь за него отдавать да милостей ждать…