По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Шрифт:
— Боярин! Уйти бы нам, а? Мы бы и поехали себе, вот какое дело. Не годится нам здесь быть. Выпусти, боярин.
— Правда. Пойдем, — сказал Юрята.
Мужик засуетился, поворачивая лошадь. Поехали к воротам. Трое рязанцев шли рядом с Юрятой, боясь от него отстать. Подведя гостей к страже, Юрята велел их выпустить. Повозка выехала, мужики, втянув головы в плечи и стараясь не глядеть на стражу, быстро вышли вслед, даже не попрощавшись, только старший перекрестился.
Надо было идти к князю.
Уже совсем рассвело. Юрята, направляясь в княжеские покои, гадал, огорчит
Мальчишка, комнатный, уже нес князю серебряный таз с водой — умываться. Испуганно поглядел на огромного Юряту, приостановился, вода плеснулась на пол.
— Встал князь?
— Встал, боярин.
Войдя к Всеволоду, который в длинной ночной рубахе сидел на постели, Юрята поразился испугу, мелькнувшему в глазах государя. Правда, может, ему только показалось. Юрята снял шапку, низко поклонился.
— Хорошо ли почивал, государь?
— Ты чего в такую рань?
— Дело важное, прости, государь. — Мальчишке: — Поставь воду-то и иди. — Когда за мальчиком закрылась дверь, сказал: — Князь Ярополк Ростиславич в темницу доставлен. Посадил его к братцу.
Всеволод вскочил в возбуждении, забегал взад-вперед по спальне.
— Поймали волка! Из дворовых видел кто?
— Стража знает. Я велел молчать, да каждому рот не заткнешь. Днем в городе будет известно.
— Бунт может быть. Как зимой. Что ж они, кто привез, — не могли его в дороге как-нибудь… Да нет. Я ведь Глебовичам велел его живого доставить. Ладно. Ты уж, Юрята, сегодня при мне будь, никуда не ходи.
— При тебе буду, государь.
Великий князь умылся, оделся с помощью Юряты, по его совету надел под кафтан доспех, хотя и неохотно. Сначала заупрямился:
— Жарко будет.
— Жарко не жарко, государь, а не помешает.
Дружину привели в готовность. Часть разместили во дворе, вокруг дворца и рядом с темницей, часть выставили за воротами, словно готовились к битве. Всеволод сходил к княгине, которая прислала узнать, что происходит, успокоил ее как мог.
К полудню о прибытии Ярополка стало известно всему Владимиру.
Из города прибегали, сообщали: в слободах волнение, люди вооружаются, выборных посылают к боярам, те говорят речи, собирают толпы, призывают всех идти к великому князю, требовать выдачи пленников. Из бояр больше всех лютует Мирон Дедилец, брата своего ругает, Петра, томящегося в темнице. А еще бояре Ноздря Федор, Никита-тысяцкий, Обрядич Павел, Завид Иванков. Воевода Кузьма Ратишич находится при дружине. Судя по всему, скоро толпа будет здесь. Ратишич велел спросить у великого князя: что делать дружине?
Всеволод не знал, что делать. Применить вооруженную силу против своих горожан было немыслимо. Выдать пленников разъяренной толпе — мало для него чести. Он, ратовавший за то, что не следует князьям проливать братскую кровь, даже таких злодеев, как Мстислав и Ярополк, будет в глазах народа лицемером и братоубийцей, вроде Свято-полка Окаянного.
Пришли из княгининых покоев. Марья просила мужа зайти к ней. В другое время Всеволод рассердился бы на жену, что она
— Митя, не выдавай их, — сказала она. — Они тебе племянники родные.
— Да знаю, что не надо бы выдавать, — раздраженно ответил Всеволод. — А как не выдашь, если сейчас сюда весь город придет? Со своими, что ли, воевать?
— А ты Юряту к ним пошли, к Ростиславичам. Он что-нибудь придумает.
— Что тут придумаешь? Не успокоятся люди, пока их в клочья не разорвут.
— Пошли Юряту, Митюшка. А сам не выходи к ним.
— Ступай к себе, Марьюшка. Будь спокойна, пошлю.
Привлек жену к себе. Она обняла, поцеловала, словно провожала на войну. Обнимая Марьюшку, Всеволод неожиданно почувствовал, что желает ее.
— Соскучился я по тебе, жена.
Она чуть смущенно улыбнулась:
— Нынче буду тебя ждать. Поосторожней будь.
Всеволод ушел к себе повеселевший. Подозвал Юряту, который пристально всматривался в даль из раскрытого окна.
— Юрята! Вот как надо сделать. Перво-наперво воеводе сказать, чтоб открыл ворота. Даже не так: пусть ворота прикроет, но не накрепко, чтобы сломать легко было. Дружину всю во двор. Народ придет, ворота сломает — сразу у многих пылу поубавится. Сейчас князя Романа сюда, в моих покоях пусть отсидится. Не он им нужен, а Ростиславичи. Возьми человек пять, покрепче — ну, ты сам знаешь, кого взять, и будь при братьях. Остальные… — Всеволод задумался и решительно тряхнул головой: — Об остальных думать нечего. Их сразу выдашь. Ростиславичей же держи до последнего. Что-нибудь придумай, а я пока к народу выйду. Говорить стану. Может, и не придется брать грех на душу. По-другому не получится, будет бой с владимирцами — тогда никому несдобровать.
Юрята слушал, кивая. Ушел.
— Захар! — позвал Всеволод.
— Я здесь, государь, — прибежал кравчий.
— Беги во двор, к бретьяницам [28] . Столы чтоб были наготове, скажи. Выкатишь меду пять бочек, когда знак подам, я на крыльце буду — увидишь. Еще чего-нибудь, ну — сам думай. Угощения надо много, гостей вон сколько!
Лицо Захара выражало облегчение. Раз речь зашла о столах с угощением, значит, дело обстоит не так плохо, как ему, трусоватому от природы, казалось.
28
Бретьяницы — хранилища съестных припасов.
Торопливо вошел воевода Кузьма Ратишич.
— Государь! Сюда направляется толпа, пешие все, с оружием. Я сделал, как ты велел.
— Дружине скажи: мечей не вынимать, не ругаться, стоять спокойно. Потом я на крыльцо выйду.
Убежал воевода. Всеволод подошел к окну, выходившему во двор. Сел так, чтобы его было снаружи не разглядеть, — немного сбоку. Оставалось ждать. Толпа горожан, ведомых тысяцким и боярами, уже приближалась к воротам. Над Владимиром плыл тревожный колокольный звон.