По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Шрифт:
— А на что поспорили-то? — улыбаясь, спросил Юрята. Всякий раз он с удовольствием поглядывал на сыновей. Как возмужали! Пошли им на пользу булгарские степи. Добрыня уж на полголовы выше отца. Если дальше так расти будет — с сосну вырастет.
— Поспорили на гривну, — ответил Добрыня. Голос низкий, сильный. Совсем взрослые оба. А все бы им играть. Правда, из-за летяги он и сам бы поспорил. Вот только что-то уж много — гривна. Корову купишь.
— Не бойся, тятя, у тебя не попросим, — засмеялся, догадавшись, Добрыня. — Свои имеются.
Правда. Получили они свою законную долю добычи — и Добрыня и Бориска. Юрята им посоветовал приберечь —
44
3ернь — игра в кости или зерна.
45
Колтушки — сережки.
— Ладно, будь по-вашему, — сказал он. — Ну, где летяга-то?
Бориска ехал впереди — лук наготове, стрела наложена. Поводья бросил, смотрел вверх, высматривал на соснах, в ветвях темно-рыжий комочек, готовый прыгнуть, расправить свой плащ и плавно перелететь на соседнее дерево. Юрята тоже стал внимательно смотреть — любопытно было ему, сможет или не сможет Бориска попасть. Стреляет-то он метко. Юрята несколько раз видел на сучьях беличий перескок, но это были простые белки, а ребята поспорили на летягу.
Ага, вот она. Она по веткам-то не прыгает, как ее родичи, а ходит.
Бориска остановил коня. И Добрыня остановил, и Юрята. И все, кто рядом с ними ехал, остановились. Слышали про спор, тоже всем хотелось поглядеть на стрелка.
Белочка глянула вниз на длинную, тянущуюся — на сколько хватало ее беличьих глаз — вереницу конных вооруженных людей. От них кверху поднимался пар. Конские копыта глухо похрупывали рыхлым снегом.
Она покачалась, покачалась — и прыгнула на понравившуюся ей пологую толстую ветвь сосны. Растянув в стороны все четыре лапки, расправила свой плащ. И, уже подлетев к ветке, передними коготками цепко ухватившись за чешуйчатую кору, ощутила неожиданный тычок. Стрела пробила ей плащ возле левой задней ноги. Она едва не упала вниз от неожиданности и боли, но сумела удержаться, поползла по ветке к стволу, волоча стрелу за собой. Добравшись до спасительного ствола, она наконец опомнилась и принялась, попискивая от боли, перегрызать стрелу, причинявшую ей такое неудобство.
Внизу закричали сразу много голосов. Летяга, забыв про боль, стала глядеть вниз. Потом снова принялась за стрелу.
Войско тронулось. Дружинники одобрительно цокали языками, выстрел им понравился.
— Пропала моя стрела, — сокрушенно сказал Бориска. — Зато гривну выиграл.
Добрыня возмущенно мотал головой.
— Нет! Не годится! Ты ж ее на ветке достал, а не когда она летела!
— А мы как договаривались?
— В летягу попасть. В летягу, — объяснил Добрыня.
— Ну вот. Я же попал — все видели. Давай гривну, — довольным голосом сказал Бориска.
— Так она уже сидела!
— Ну так и что? Все равно — летяга. Давай гривну.
— Тятя! — обернулся Добрыня. — Скажи ему!
Юрята развел руками:
— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Бориска-то верно говорит. Ты наперед, как уговариваешься, следи за словами-то.
Бориска ехал подбоченясь, нарочно глядя в сторону. Не выдержал, засмеялся, поглядел на расстроенного брата. Добрыня тоже улыбнулся, но все-таки показал ему кулак.
— Ладно, хитрый. Я те припомню.
— Гривну-то давай.
— После отдам, — сказал Добрыня. — За мной не пропадет. Если б ты по-честному спорил, так не выиграл бы. Подождешь.
— Как это подожду? — возмутился Бориска. — А если завтра бой будет? Я, может, голову сложу.
— Борис! — прикрикнул Юрята, до этого слушавший молча, с улыбкой. Сразу построжал. — Придержи язык-то! Что говоришь?
Бориска и сам почувствовал, что пошутил неладно. Замолчал, наскоро перекрестился. Разговор затих надолго.
Это было второе посольство в Пронск. Назавтра они должны были подойти к стану Глебовичей.
Степная война стала для Добрыни и Бориски первым настоящим военным испытанием. Юрята, понимавший, что рано или поздно мальчишкам надо становиться воинами, на этот раз их не жалел. Стычек с булгарами было всего две, и каждый раз Юрята брал их с собой. Добрыня оба раза, стоило ему оказаться возле врагов, одним своим видом и двумя-тремя взмахами меча обращал их в бегство и не столько дрался, сколько искал, с кем бы схватиться, или шел в угон за привлекшим его внимание булгарином. Но Юряту удивляло, с какой страстью кидался в бой Бориска. Все вокруг кричали — ясное дело, с криком рубиться легче, а он, бледный, сжав губы, впереди всех вылетал на вражеский отряд — и рубил, торопливо и с виду нерасчетливо, однако сам при этом ухитрялся не получать ударов. Дружинники, даже самые опытные, наперебой хвалили Юряте его сыновей. Его переполняла гордость. И после боя, когда каждому определяли его долю добычи, ребята получили много.
В этих стычках они убили своих первых людей. Юрята знал, как это бывает тяжело, в первый-то раз. Хотел их поддержать, успокаивал. Но их можно было не успокаивать. Они справились сами.
И Юрята позавидовал сыновьям. Его первый человек был русский — свой, новгородец. Если начнешь вспоминать, так он до сих пор помнится до последней черточки, какой был, пока кровь не хлынула ему на лицо из разрубленного лба. И потом тоже были русские. А ребятам все же поганых довелось убить. Добрыня — понятно: булгары — они ведь лицом похожи на половцев-куманов. Один народ, только одеты побогаче. У Добрыни с погаными свои счеты. Ну а Бориска — тот, значит, тоже молодец. Не ожидал Юрята от него такой отваги. Дай Бог, чтоб довелось ребятам мечи обнажать лишь на поганых.
А вернулись домой — там радость. Любава-то родила! На месяц позже государыни княгини Марьи, и тоже сыночка. Стали думать, как назвать, хотели по святым книгам, но Юрята поглядел на Добрыню, вспомнил кое-что и сказал твердо: назовем Любимом. Добрыня обрадовался, потом запечалился, потом снова обрадовался. Отца-то его, он говорил, Любимом звали.
Тут бы и побыть с семьей, тем более что по Любаве Юрята соскучился. Она после родов раздалась, потолстела — еще стала красивее. И ласковее стала вроде бы, как казалось Юряте, смотрела на него чуть виновато. А он наслаждался домашним счастьем. Полюбил смотреть, как Любава кормит: ловко вынет налитую молоком грудь и бережно так подносит к ней сыночка. Глаза туманные.