По Восточному Саяну
Шрифт:
Пришла весна!
После обеда Пугачев с Патрикеевым, вооружившись топорами, отправились вперед прорубать дорогу, а остальные с лошадьми остались на стоянке. Мы изменили распорядок дня. Чтобы завьюченные лошади не дожидались в пути, пока прорубщики проложат дорогу, решили выступать с конями спустя два-три часа. Это удлиняло отдых лошадей и не изнуряло их ненужными остановками в пути.
Чтобы иметь представление о той местности, которую мы пересекаем, и сделать маршрутные зарисовки, я решил выйти на один из отрогов хребта Крыжина, круто спадающего в долину. С собою захватил и Черню.
За поляной показалась широкая
Мы подбирались все ближе к хребту. Слабый ветерок набрасывал запах нагретой солнцем хвои, набухших почек, перегнившей листвы и сотен других, еле уловимых, запахов пробудившейся к жизни лесной чащи. Отовсюду слышались радостные песни птиц. В просветах зеленых крон поблескивали снега на скалистых вершинах, а впереди по долине стеной поднялась хвойная тайга, как бы преграждая путь погибшему пихтовому лесу.
По темнозеленому мху, который обычно устилает землю кедровых лесов, небрежно раскинулся бледножелтый ягель. Удачное сочетание этих двух цветов напоминало ярко расшитую скатерть, брошенную к нашим ногам.
Лес, видимо, служил излюбленным местом пребывания маралов. Мы часто встречали их лежки и места кормежек. Попадались и следы сокжоев. В одном месте, на хорошо заметной звериной тропе, следом за медведем просеменила росомаха, наверное, рассчитывая поживиться остатками его трапезы.
Впечатление от всего было огромное, и я поддался особому настроению, пожалуй, даже несколько торжественному, сознавая, что мы вступаем в пределы величественной страны и ее живой, первобытной природы.
Черня был возбужден. Его раздражало недавнее присутствие здесь диких животных. Он то громко втягивал воздух, стараясь что-то уловить в нем, то подозрительно обнюхивал веточку или след и, насторожив уши, останавливался, внимательно прислушивался к тишине, фиксируя звуки, неуловимые для человеческого слуха. Я следил за собакой и сам невольно заражался охотничьей страстью.
Вдруг где-то выше по гребню тревожно прокричала кедровка, и сейчас же Черня, бросившись вперед, натянул поводок. Я прислушался, но в лесу было тихо. Собака между тем поглядывала на меня и, нервно переступая с ноги на ногу, просилась вперед. Сдерживая ее, я прибавил шагу и скоро сквозь поредевший лес увидел крутой откос, по которому торопливым шагом уходили от нас маралы: бык и две матки. Я сразу узнал их по желтоватым фартучкам сзади.
Звери остановились и, повернув к нам головы, замерли на месте. Остановились и мы. Черня застыл, как пойнтер на стойке. А когда изюбры, почувствовав опасность, сорвались с места и бросились наверх, он укоризненно посмотрел на меня, как бы спрашивая, почему я не стреляю.
Весной изюбры бывают настолько худы, что в котле сваренного мяса вы не найдете и слезинки жира. Это удел всех копытных зверей Сибири. Холодные и продолжительные зимы страшно изнуряют диких животных. Исключение составляют стельные матки, которые, по непреложному закону природы, сохраняют незначительное отложение жира. Мы предпочитали охоту на медведя, мясо которого в мае еще достаточно прожирено.
Черня долго не мог прийти в себя, нервничал, рвался вперед и успокоился только тогда, когда,
Я продолжал взбираться по откосу, и вместе со мной все выше и выше поднимался заснеженный горизонт. Черня попрежнему недоверчиво обнюхивал воздух: он взглядывал то в глубь расщелин, то на соседний склон и мгновенно реагировал на малейший звук.
Наконец, мы очутились наверху и совершенно неожиданно попали в гарь. Молодой кедровый лес, покрывающий небольшую полоску равнины, примостившейся между бровкой леса и отрогом Козя, сгорел, видимо, от грозы.
Пожар -- это самая страшная, всепожирающая сила в лесу. После него надолго замирает жизнь, меняется растительный покров, мелеют ручьи и даже реки.
Я присел на полусгоревшую колоду. На всем, что окружало меня лежала непоправимая печаль. Тайга превратилась в мрачную пустыню, но, как ни странно, и в ней не прекращалась своеобразная жизнь. Отовсюду доносился стук, шум крыльев, крик. Это орудовали дятлы. Словно на стройке, в лесу шла непрерывная работа: птицы сбивали кору, долбили стволы, корни.
Из четырех видов дятлов, встречающихся на Саяне: белоспинный, большой пестрый, желна и трехпалый, чаще всего попадается на глаза последний. При виде нас птицы срывались с дерева и с криком улетали в глубь леса.
"Удивительная птица дятел!" -- думал я, наблюдая, как он, ловко кроша древесину, добирался до невидимого глазом червячка. Он не принадлежит к певчим птицам, не обладает и красотой, но зато является поистине тружеником тайги и неизменным обитателем погибших лесов, старых гарей. Независимо от причины гибели леса в числе первых его поселенцев всегда можно встретить дятла. Порой удивляешься тому, как быстро птица находит районы погибшего леса.
Природа приучила птицу питаться личинками различных насекомых, живущих под корою, в складках ее и в глубине мертвых стволов. Кому приходилось наблюдать дятла, тот, наверное, не раз удивлялся его работе.
Погибший лес, среди которого я находился, представлял мрачную картину. Там, где еще недавно шумели зеленые деревья, теперь валялась сбитая дятлами кора и осыпавшаяся хвоя. Пройдет много лет, пока здесь появится снова растительный покров. Большую помощь молодым деревьям окажут дятлы.
Они, как терпеливые садовники, уничтожая паразитирующих насекомых и их личинки, помогут на этой гари вырасти новому лесу и долго, до самой старости, будут охранять его от всяких вредителей.
Добывая червячков, дятел долбит мертвую древесину каждый день, от зари до зари, проделывая ходы в пустотелые корни и дупла. Через несколько лет в эту гарь заглянет колонок, поселится сова, и многие другие птицы воспользуются работой дятла. В дуплах они сделают гнезда, будут здесь прятать добычу и спасаться от врага. Придет сюда и соболь. В корнях он устроит скрытое убежище и отсюда будет делать набеги, уничтожать поблизости белок и птиц. Не щадит этот хищник и дятла, трудом которого пользуется всю жизнь.