По законам Дикого Запада
Шрифт:
— Босс, — прохрипел «Бык» Санчос, — подожди меня, Босс.
Клив отдыхал, привалившись спиной к заднему колесу железного фургона. Заряженный револьвер покоился на коленях, а в кожаных кармашках широкого оружейного пояса лежало уже два пустых барабана. Но охотник сомневался, что ему придется много стрелять. Бандиты метались, паля в белый свет, что в копейку, а в таких случаях редко обходится без жертв. Наконец беспорядочная стрельба стихла, затем до ушей Бриннера донесся полный ужаса крик. «Бежим!» Крик больше не повторился, но хватило и его. Спустя несколько мгновений раздалось низкое рычание, почти сразу сменившееся частым треском, сопровождавшим движение двухколесных механизмов. Клив не шевельнулся. Новое чувство, поселившееся глубоко внутри его головы, подсказывало, что высокий мужчина, укравший детей, все еще здесь.
Сквозь разносившееся над площадкой ритмичное уханье ударных,
Охотник перекатился на бок, опираясь на левую руку, и тяжело поднялся. Револьвер он держал у пояса, черный зрачок ствола внимательно осматривал усеянную телами площадку. Выйдя из-за фургона, Клив на мгновение остановился, ослепленный бьющим в глаза светом. Повозка, та, с большим, накрытым парусиной ящиком, стояла в ярдах в десяти от него, низко урча и сверкая большими широко расставленными глазами. На подножке, схватившись рукой за блестящий поручень, балансировал лысый мужчина с залитым кровью лицом. Заметив Клива, он не спеша, повернулся и спрыгнул на песок.
Бриннер стоял, чуть приподняв ствол ремингтона и, не отрываясь, смотрел в лицо мужчины из сна, ясно различимое за изогнутым стеклом в передней части повозки. Резкие, но не лишенные приятности черты, тонкие, кривящиеся в гримасе, губы. И глаза. Полные ненависти и страха, они, казалось, прожигали Клива насквозь, завораживая своей яростью.
Грохот выстрела, а затем мягкий тычок в живот, вывели его из ступора, заставив обратить внимание на похожего на обезьяну мужчину. Того шустряка, что должен был стать третьим. Шустряк размеренно шагал к Кливу, держа оружие в вытянутой руке, и раз за разом нажимал на спуск. Пистолет дергался, изрыгая ослепительно белое пламя, пули жужжали вокруг, словно большие, не на шутку разозленные шершни. Одна чиркнула по плечу, разорвав куртку и оставив на коже длинную, сочащуюся кровью, царапину. Вторая пролетела у лица, настолько близко, что Бриннер почувствовал поднятый ей ветерок. Согнувшись почти пополам, он бросился вправо и открыл огонь от бедра, взводя курок револьвера быстрыми ударами левой ладони. Буммм! Ствол дернулся, и первая пуля ударила в ключицу, вырвав изрядный кусок трапециевидной мышцы слева от могучей шеи. Левая рука повисла, словно плеть. Но черт, черт, пистолет шустряк держал в правой! Буммм! Буммм! Вторая и третья пули попали в широкую грудь и прошли насквозь. Клив видел кровавые брызги, щедро оросившие песок за спиной мужчины, но тот продолжал идти, словно и не замечая терзавшего тело свинца. Пистолет содрогался в его руке, дымящиеся гильзы, кувыркаясь, падали на песок. Теперь здоровяк находился всего в десяти футах от Клива! Еще пара шагов, и он ткнет раскаленный ствол прямо в лицо охотнику. Бриннер пригнулся еще ниже, почти не чувствуя боли, скрутившей простреленные кишки, и выпустил оставшиеся три пули точно в середину груди. Шустряк остановился, не дойдя до Клива пол шага. Рука с пистолетом упала, нацелив оружие в землю, а он сам медленно опустился на колени, не отрывая от своего убийцы удивленного взгляда налитых кровью глаз. Мгновение спустя тело качнулось вперед, и похожий на обезьяну человек рухнул вперед, почти коснувшись лицом острых носков сапог Бриннера.
В этот момент снова зазвучали выстрелы. Палил человек в повозке, раз за разом проделывая в стекле круглые, опутанные тонкой паутинкой трещин, дырки. Высокая кабина не давала возможности взять верный прицел, и пули проходили выше, уносясь в теплый ночной мрак. «Но еще не много, и человек из сна поймет свою ошибку, тогда мне конец!» — отстраненно подумал Клив. Он опустил разряженный револьвер в кобуру, со стоном наклонился. Боль от раны, минуту назад не стоящая упоминания, сейчас раскаленными клещами впивалась во внутренности старика. Рубашка промокла насквозь, он чувствовал, как кровь тоненькими струйками стекает по его ногам. Непослушными пальцами охотник поднял лежащий у его ног пистолет, немного повернул в ладони, приноравливаясь к непривычной форме рукояти, и поднял оружие, целясь в сидящего за стеклом человека. Спуск оказался тугим, длинным, и в какой то момент Клив подумал, что в магазине закончились патроны. Но тут грохнул выстрел, пистолет лягнулся, как молодой бычок, а у человека из сна исчезла правая щека, полностью снесенная пулей. Он подался назад, откинувшись на сиденье, а потом привстал и высунулся в проем, усеянный осколками стекла. Пистолет человек из сна держал двумя руками, наведя оружие точно в лоб Бриннеру. На красной маске, мгновение назад бывшей лицом, яростно сверкали налитые кровью глаза.
Клив еще несколько раз нажал спусковой крючок. Пистолет хрипло лаял и дергался в руке, а потом неожиданно замолчал. Охотник в недоумении глянул на него, затем отбросил в сторону ставший бесполезным кусок металла. Человек из сна вновь сидел в кабине повозки, отброшенный назад безжалостными ударами пуль. Кровь мягкими толчками выливалась из пробитого горла, глаза закатились, оставив на виду только два белых серпика между неплотно сжатыми веками. Человек из сна был мертв.
Очередной приступ боли скрутил внутренности, бросив старика на землю. Мир вокруг плыл и шатался, время от времени теряя краски, а все еще доносившиеся до его слуха звуки сплетались между собой, превращаясь в чудовищную какофонию. Против воли глаза охотника закрылись, и он провалился в глубины благословенного «ничто».
Когда сознание прояснилось, Клив обнаружил, что стоит на коленях, опираясь руками на пропитанный кровью песок. Тяжелые красные капли срывались с промокшей насквозь рубашки и с едва слышным плеском падали в темную, поблескивающую в свете костров, лужу. Он попробовал встать, но жестокий приступ боли едва не лишил его сознания, закрутив окружающий мир словно волчок, пущенный умелой рукой мастера.
— Нет, черт подери, нет! — прохрипел охотник, с трудом проталкивая слова сквозь пересохшее горло. — Остались девочки, я должен их спасти.
Почти ползком он двинулся вперед, к стоящей перед ним повозке. Каждое движение отдавалось болью в простреленном животе, но кровь больше не текла. Клив решил, что прилипшая к ране рубашка сыграла роль пластыря, подарив ему еще немного времени. Он слишком хорошо разбирался в ранах, чтоб тешить себя надеждой. Пять, максимум, десять минут, и он истечет кровью. Или, гораздо раньше, если от неловкого движения выйдет наружу запечатавший дыру тромб.
Добравшись до повозки, он протянул руку и схватился за толстую решетку из блестящего металла, украшавшую ее переднюю часть. Глухо зарычав, хотя, скорее уж, захрипев, Клив подтянул под себя непослушные ноги и замер, стараясь унять накатившее головокружение. Затем осторожно, дюйм за дюймом распрямился и встал, опираясь на скользкий металл. Его шатало, ноги то и дело норовили разъехаться в стороны, ослабевшие колени едва выдерживали вес тела. «Они здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки», — эта мысль билась, словно пойманная в силок птица, не давая провалиться в такие манящие глубины забытья. — «Ящик! Накрытый парусиной ящик в кузове этой самой повозки!» Окрыленный догадкой, старик шагнул вперед и чуть не упал, застигнутый внезапным приступом головокружения. Дождавшись, пока рассеется застилавший глаза туман, он медленно двинулся вдоль борта, придерживаясь руками за рифленую металлическую поверхность. Добравшись до ящика, нашарил на поясе костяную рукоять «боуи», и поборовшись несколько мгновений с застежкой, вытащил нож из ножен. Натянув левой рукой парусину, ткань была непривычно плотной и скользкой на ощупь, Клив одним движением вспорол материал, обнажив тускло блеснувшие прутья клетки.
Едва железная дверь клетки захлопнулась, Эн Мари поползла вперед, к забившейся в угол, дрожащей от ужаса Бев. Острый край стального листа разорвал штанину и глубоко оцарапал правое колено девочки, грубые сварные швы больно впивались в нежную кожу рук. Добравшись до сестры, Эн Мари устроилась рядом, опершись спиной о решетку и вытянув перед собой ноги. Осторожно коснулась плеча сестры, и Бев подалась к ней, крепко прижалась всем телом, а потом легла, положив голову на колени. Взревел мотор, и пикап, в кузове которого стояла клетка, вырулил на дорогу, увозя детей прочь от дома. Машину тряхнуло, и Эн Мари еще крепче прижала к себе сестру.
— Они убили папу, — прошептала Беверли ровным, почти без эмоций, голосом. — Они убили нашего папочку, а теперь убьют нас, — стена, возведенная в ее сознании шоком, дала трещину, а потом рухнула, выпуская на волю все горе испуганного, отчаявшегося ребенка. Бев зарыдала в голос, слезы хлынули из широко раскрытых глаз, мгновенно промочив мягкую ткань пижамы.
Эн Мари склонилась над лежащей на ее коленях сестрой и успокаивающе погладила по плечу.
— Не бойся, Бев, все будет хорошо. Я точно тебе говорю. — Эн Мари покачивала ее на коленях как делала мать, когда Беверли была совсем крошкой. — Все будет хорошо, вот увидишь, — она старалась говорить спокойным, рассудительным тоном, но в голове как удары огромного колокола, билась мысль: «Ничего не будет хорошо! Больше никогда, ничего, не будет хорошо!» Эн Мари помнила взгляды, что бросал на них высокий человек, застреливший отца. Яростные, жаждущие, они пугали больше, чем дымящийся пистолет в его руках. Так может смотреть на стоящее на столе пирожное голодный ребенок. Очень голодный, и очень злой.
Эн Мари не помнила, сколько времени заняла поездка. Склонившись над сестрой, она баюкала Бев, мерно покачивая и шепча на ухо несбыточные обещания. Мягко качнувшись, машина сбросила скорость, а потом, заложив крутой поворот, плавно остановилась. Сквозь щели в брезенте проникали тусклые лучики света, где-то рядом надрывался магнитофон, сотрясая воздух гитарными рифами «AC/DC». Невнятный шум голосов на мгновение затих, а в следующий миг невидимая толпа разразилась приветственными криками.
— Босс! Босс! — нестройно скандировали грубые мужские голоса, контрапунктом им вторил восторженный женский визг.