По законам ненависти
Шрифт:
Как он добрался до гостиничного номера и кто ему в этом помогал, Сергей запомнил весьма фрагментарно.
Но лозовая ракия оказалась очень качественной. Утром молотки в голове не стучали, она была свежей, но удивительно пустой, так что если бы он отложил вчера написание сюжета, то уже не смог бы сделать его так же хорошо, как это получилось накануне. Может, ощущения уже притупились?
В особом отделе у них ничего спрашивать не стали и довольно быстро вернули кассету, поставив на неё разрешающую перегон печать. С какой-то дрожью в руках Сергей запихивал её в магнитофон, ведь вместо сюжета на кассете могли оставить только чёрное поле. Но первое «пятно» появилось лишь в конце первой минуты. Комов стал вспоминать, что же вместо него было в сюжете. Оказалось – крупный план офицера. Его крупные планы вообще все из сюжета вырезали. Видимо, в особом отделе опасались, что учекисты из телепередачи узнают, кто командовал обороной, и отомстят офицеру.
В Москве такие «чёрные поля» должны были бы уже стать привычными, но тот, кто принимал перегон, всё равно удивленно воскликнул:
– Дырка!
– Заклейте её чем-нибудь, – посоветовал Сергей устало.
– Чем? Вы не можете вдогонку перегнать ещё немного картинок, чтобы мы «чёрные поля» закрыли?
– Нет, – сказал Комов. – Мне не разрешат.
– Ладно, что-нибудь придумаем… А сюжет-то у тебя получился охренительный!
– Ой, спасибо за лестные слова, – съязвил Сергей.
Судя по всему, сюжет всё-таки придержали до вечера и выдали его в самое рейтинговое время. После летучки, которая проходит по окончании вечерних выпусков, Комову звонил начальник, восторженно благодарил за работу и говорил, чтобы они с Игорем не очень всё-таки рисковали. Сергей не стал ему объяснять, что всё вышло случайно.
А спустя пару дней, во время очередной поездки в Косово, Глеб и Слава влипли в очень скверную историю. Подробности Комов узнал только когда вернулся в Москву.
Они выехали из Приштины, но поехали по какой-то короткой дороге, через албанские сёла, куда и сербам, и русским лучше было не соваться. Сёла горели.
– Пойду поснимаю, – сказал Славка.
Машина остановилась, оператор выбрался из неё, взяв с собой камеру.
– Давай побыстрее, – напутствовал его Глеб.
Слава вернулся скоро, а когда он сел в машину и она почти уже тронулась, в них начали стрелять. Они были точно на ладони, некуда им было удирать, и, понимая это, Глеб приказал водителю: «Стой!» Он выскочил из машины, поднял руки и закричал, что они журналисты. Сам при этом оглядывался по сторонам, пытаясь выяснить, откуда же стреляют.
В это время серб-водитель надавил на педаль газа, машина дёрнулась назад, и тут же в неё попало несколько пуль: две в радиатор, одна – в камеру Славы, а четвёртая или какая она там была по счёту – в водителя. Ему пробило лёгкое. Кровь из раны совсем не выступила, но водитель умер минуты через полторы, так и не сумев ни разу вздохнуть. Машина врезалась в опору моста и остановилась. Славка уже решил прыгать на ходу, хотя кто там разберёт, что лучше, – очутиться в воде и добираться до противоположного берега вплавь или вывалиться из машины и оказаться на виду у тех, кто в них стрелял.
Буквально через пару минут из кустов появились несколько сербских солдат во главе с офицером.
– Здесь хорошее место для албанских снайперов, – сообщил офицер по-английски, но что-то не было видно, чтобы он боялся этих снайперов – стояли солдаты открыто, а Глебу показалось, что у них ещё дымятся стволы автоматов.
Офицер заглянул в салон и сказал:
– Мы позаботимся о теле. И вас доставим, куда вам нужно. В Приштину?
– В Белград, – пояснил Глеб.
– Хорошо, в Белград.
Тут же подъехала грузовая машина, солдаты забрались в неё и уехали. Глеба это насторожило, ему показалось, что солдат стараются побыстрее изолировать от журналистов, чтобы не сболтнули случайно что-нибудь лишнее. Офицер остался. Слава забрал из багажника сумку. Там помимо аппаратуры был спутниковый телефон. Их довезли до Приштины, доставили в автобусное депо, принесли бутерброды, чай и кофе, объяснив, что до Белграда они доедут на рейсовом автобусе, но надо немного подождать.
Тем временем Министерство обороны распространило заявление о том, что албанские террористы обстреляли русских журналистов и убили водителя-серба. Глебу показалось, что их специально немного задержали, чтобы они не смогли связаться с редакцией и высказать собственную версию произошедших событий. Потом уже не было смысла пытаться выяснять, кто же их обстрелял: югославские военные или албанцы из УЧК.
Глеб думал над тем, что скажет, когда вернётся в гостиницу. Водитель приходился каким-то дальним родственником одному из её совладельцев. Он сам вызвался отвезти журналистов в Косово, соблазнился на предложенные деньги. Ему было лет двадцать пять. Что ответить родственникам погибшего, когда они спросят: «Куда он делся? Убит? Где тело?»
После этого события руководство телекомпании приняло решение прекратить их командировку.
– Валите оттуда немедленно! – распорядился главный редактор, как только узнал о случившемся.
Чего он опасался? Мести со стороны родственников водителя? Но разве Глеб и Слава виноваты в его гибели?
Короче, группу отозвали. Правда, и толку от них было теперь мало: камера испорчена, снимать они не смогут. Самолёты из Белграда по-прежнему не летали. Единственный путь – до Венгрии по земле, а там уж из Будапешта в Москву на самолёте.
Глеб думал о том, что офицер легко мог приставить им пистолет к виску и выстрелить, а потом свалить всё на албанцев, но он этого не сделал. И почему он говорил по-английски? Или это был ненастоящий серб?
Как же близко они оказались от смерти! Глеб и Слава курили всю дорогу, сигареты кончились, они купили несколько пачек в Будапеште и курили даже в самолёте.
В московском аэропорту их встречали как героев, – с камерами, цветами и всем прочим.
Потом Глеб выяснил, что тело водителя родственникам так и не вернули. Труп куда-то исчез. Какой-то тёмной была вся эта история…
Глава 8
Арджан Хайдарага. Власть – это мы!
Арджан достал из кармана пачку сигарет, закурил. Да, первая в его жизни увольнительная оставила надёжный след в памяти, не взирая на то, что стычка с сербами давно отошла в прошлое и острота ощущений подёрнулась туманом обыденности. Сегодня, вспоминая тогдашние переживания, Хайдарага внутренне улыбался, посмеивался над своей «повышенной чувствительностью». Столько нервов истратил! А нужно всё воспринимать спокойнее, так, как это сделал тогда Эдон. Куда он, кстати, исчез? Уехал недели через две после драки с сербами, даже не попрощавшись. Впрочем, военные своим временем не располагают, строить планы на длительный период нет смысла – поступит приказ, и его придётся выполнять. Армия освобождения Косова в этом смысле – не исключение, вне зависимости от того, признаёт кто-то её легальность или нет… Это Хайдарага тоже воспринимает как должное.