По законам железных людей
Шрифт:
— Здоров ли Ханэдзава–сэнсэй?
Простенький вопрос, на котором ничего не стоит подорваться. Пришлось пожать плечами и отделаться общими словами.
Когда я позвонил Оура, старый газетчик разволновался. Прошло двадцать лет, а он не мог забыть как по милости Ханэдзава, тогдашнего заместителя редактора «Тоё–сймпо» и заведующего отделом политической жизни, был поставлен заслон всем материалам, посвященным раскрытию обстоятельств загадочной смерти Игата Кэйскэ. Тогда это позволило Кавакита остаться на плаву, и он щедро отблагодарил газетчика–ренегата, вознеся его на вершину власти в газетном мире. Сейчас Ханэдзава на пенсии, однако старые связи
Обыкновенный репортер получил аудиенцию у Кавакита. Это должно было вызвать тревогу. Такое исключается неписаными и вместе с тем незыблемыми правилами. Сотрудники отдела социальной жизни прикреплены к полицейскому управлению, судам, различным муниципальным службам. Другое дело журналисты, обслуживающие политиков. У них самое престижное положение. Правда, когда узнаешь, чем они за него расплачиваются, как–то не тянет в те сферы. Среди них имеются особо приближенные к патрону и остальные — сортом пониже. Кавакита устраивает для журналистов, аккредитованных при нем, новогодний праздник — сначала в баре для всех, затем — для узкого круга банкет с гейшами, и там и там раздают подарки и наличными — каждому по заслугам. Одна из них — своевременная и полная информация о лицах, посягающих на спокойствие хозяина. Сегодня что–то сорвалось. Спутывала карты протекция Ханэдзава. От меня самого проку было мало, так как наш разговор с Тамаи я все время сворачивал на… гольф, погоду и прелести окружающего пейзажа. В конце концов он удалился, внесли поднос с едой — овощной салат, рис, приправленный карри, йогурт с медом, и вскоре мы с Кавакита оказались с глазу на глаз.
— А ты? — кивнул он на еду.
— Спасибо. Я ем два раза в день.
— Боишься лишних калорий?
— С тех пор как перестал регулярно играть в гольф, приходится думать об этом.
— Ты играл в гольф? — видимо, этот факт из моей биографии показался его осведомителю лишним.
— В студенческие годы.
— Ну и как были успехи?
— Входил в сборную университета. Чуть не выиграл первенство. Но мой противник был сильнее. Сейчас он профессионал.
— Вон оно как! — Мы оба любили гольф, каждый по–своему, но думали о другом. «Пора!» — решил я.
— Вы не будете против, сэнсэй, если мы поговорим о том, ради чего я приехал к вам?
— Угу.
— Вы знали Игата Такити?
— Нет.
— Он был сыном вашего, сэнсэй, личного секретаря.
— Может быть.
— Он был управляющим фирмой «Кавакита согё», которая принадлежит вашему брату.
— Возможно.
— Его убили.
— Увы! Это печально.
— И его младшая сестра Йоко тоже убита. И этого вы не знаете?
— Не знаю. Я не читаю газет. По телевизору смотрю только соревнования по гольфу. Недавно меня очень огорчил Наридзима!
Он назвал человека, за успехами которого я тоже слежу. Начиная с памятного дня, когда уступил ему первое место. Но сейчас не время для воспоминаний о спорте.
— Боюсь, сэнсэй, мое сообщение огорчит вас еще больше. Брата и сестры Игата нет в живых, но жив документ, который у них хранился. Там много о вас, сэнсэй…
— Надо же, — это было сказано без издевки. Его спокойствие могло обезоружить. Только не меня.
— В записках их отца и вашего секретаря есть сведения, во сколько обошелся компании «Тайхэйё докэн» контракт, что вы ей устроили. В деньгах и не только в них… Там речь идет о картине. Вы ничего не припомните, сэнсэй, по этому поводу?
— Нет.
— Скажите, ваше «нет» означает, что вы не помните или что ничего такого не было?
— И то и другое.
— Странно. Нельзя помнить то, чего не было. Но разве можно оспаривать факт получения денег, если вы не помните об этом?
Если глаза — зеркало души, то в это зеркало едва ли удавалось заглядывать кому–нибудь из посторонних. Сейчас в глубине его что–то дрогнуло
— Брось казуистику. И давай уточним. Не было этого. Ты доволен?
— Понятно. И в смерти вашего секретаря до сих пор вы, сэнсэй, не усматриваете ничего загадочного?
— Прошло столько лет. Самоубийство. Что в нем может быть загадочного? У полиции, как я помню, не было сомнений в его душев… — Кавакита оборвал себя на полуслове, недовольный собой.
— Полиция не располагала письменными свидетельствами самого Игата Кэйскэ. Там сказано все и со всей определенностью.
— Что сказано?
Он впервые переспросил, так что, возможно, крючок схвачен.
— Если, эти бумаги попадут в руки оппозиции, сэнсэй, будет шум. Большой шум.
— А они попадут туда? Зачем тебе это?
— Последний долг перед Йоко. Не знаю, в чем была вина Такити, за что его приговорили. Хотя догадываюсь. Йоко была доброй, хорошей девочкой. У нее было будущее. И его отняли у нее. Вот так, сэнсэй!
— А кто она тебе?
— Моя невеста. Мы собирались пожениться.
— Хм.
Он задумался. Мы подошли к главному. Сейчас он предложит начальную цену.
— Ну, а как ты посмотришь на то, если убийца будет пойман?
— Никак.
— То есть?
— Зачем он мне? В этом случае убийца лишь исполнитель чужой воли. Обвинять его в этом преступлении то же самое, что обвинять пистолет, спусковой крючок, палец, который нажал на него, пулю… Мне нужен он, настоящий. Я не смогу его убить, потому что это противно моей природе. Да и что толку!.. Но он политик, и я постараюсь похоронить его как политика.
— Похоже, ты нацеливаешься в меня?
— Именно так, сэнсэй.
— Ну что ж, завидую твоей молодости, твоему напору, И сожалею об этом.
Наверное, мне зачитан приговор: «Сожалею, что тебе придется умереть молодым». Неприятная штука, даже если исполнение его состоится не сразу после прочтения. Я взглянул на часы. Время аудиенции было на исходе. Пошла последняя минута. В бою лучше действовать на опережение противника, и я поднялся с места.
— Подождите. — Разумеется, его железная воля не могла смириться с чужим своеволием. Но переход на вежливое «вы» тоже кое–что да значил. — Хотел спросить, давно ли вы знакомы с Ханэдзава–кун?
— Он был главным редактором, когда я пришел в газету.
— А потом?
— Потом он стал президентом корпорации. Сейчас он на пенсии. Кажется, еще жив. Но как газетчик он уже давно… покойник.
Нет, еще не умерли человеческие чувства в Кавакита Канъитиро. Если судить по злобе, которая так и полыхнула в его глазах.
По законам железных людей
1
Когда за мной захлопнулась дверь, несмотря на желание побыстрей и подальше унести ноги от этого логова, я заставит себя идти к редакционной машине не торопясь, прогулочным шагом. Наш водитель Мацутани даже был вынужден выскочить навстречу мне. По рации передали, что меня разыскивает некто Симанэ и просил срочно связаться с ним. Пришлось проделать путь обратно. Симанэ ждал у телефона и находился в точке кипения. Особенно его разозлило то, что я в гольф–клубе.