По закону буквы
Шрифт:
А стихи Пушкина всегда легко достать. Мы выбрали средней известности стихотворение: балладу «Русалка». Не пьесу, а балладу, имейте в виду…
Мой друг, мастер шифрованья, взял у меня старенький, еще дореволюционный томик Пушкина и отправился домой с тем, чтобы к утру по телефону продиктовать результат.
Но позвонил он мне еще тем же вечером. «Да, видишь, Лева, какая чепуха… Не шифруется по этим стихам… Ну, слово «нефть» не шифруется: в «Русалке» нет буквы «эф»… Как быть?
— Подумаешь, проблема! — легкомысленно ответил я. — Да
Мы повесили трубки. Но назавтра он позвонил мне ни свет ни заря:
— Лёва, знаешь, в «Песни о вещем…» тоже нет «эф»…
— Ни одного? — удивился я.
— Ни единственного! — не без злорадства ответил он. — Что предлагаешь делать?
— Ну я не знаю… У тебя какие-нибудь поэты есть? Лермонтов? Крылов? Ну возьми «Когда волнуется…». Или «Ворона и лисица»… Нам-то не всё ли равно?
В трубке щёлкнуло, но ненадолго. Через час я уже знал; ни в «Желтеющей ниве», ни в «Вороне взгромоздясь» букву Фнайти не удавалось…
Вчера можно было еще допустить, что Пушкин страдал странной болезнью — «эф-фобией». Сегодня обнаружилось, что и прочие поэты первой половины XIX века были заражены ею…
Не представляя себе, чем это можно объяснить, я все же сказал:
— Знаешь, возьмем вещь покрупнее… Ну хоть «Полтаву», что ли?
Там-то уж наверняка тысяч тридцать-сорок букв есть. При таком множестве весь алфавит должен обнаружиться…
Мой покладистый шифровальщик согласился. Но через три дня он же позвонил мне уже на грани отчаяния: в большой поэме, занимавшей в моем однотомнике пятнадцать страниц в два столбца, страниц большого формата, ни одной буквы Ф он не нашёл.
Признаюсь, говоря словами классиков: «Пришибло старика!», хотя мне и было тогда всего 27 лет.
Вполне доверяя своему соавтору, я все же решил проверить его и впервые в жизни проделал то, что потом повторял многократно: с карандашом в руках строку за строкой просчитал всю «Полтаву» и… И никак не мог найти Фсреди тысячи, двух тысяч её собратьев…
Это было тем удивительнее, что ближайших соседок Фпо месту в алфавите — У, X, Ц, Ч— не таких уж «поминутных, повсесловных букв» — находилось сколько угодно.
Первые 50 строк поэмы. В них: X— 6 штук, Ц— 4, Ч— 4.
А уж букв Утак и вообще 20 штук, по одной на каждые 2,25 строчки.
Правда, « у» — гласный звук, может быть, с ними иначе. Но и согласных… Если букв Xв 50 строках 6, то в 1500 строках всей поэмы их можно ожидать (понятия «частотность букв в тексте» тогда не существовало, до его появления оставалось лет двадцать, если не больше), ну, штук 160–200… Около 120 Ц, столько же — Ч… Почему же Фу нас получается ноль раз?
Не буду искусственно нагнетать возбуждение: это не детектив. Мой друг ошибся, хоть и на ничтожную величину. Он пропустил в тексте «Полтавы» три Ф. Пропустил их совершенно законно.
Возьмите «Полтаву» и смотрите. На 378-й строке песни I вам встретится словосочетание: «Слагают цыфр универсалов», то есть гетманские чиновники «шифруют послания». Вот это Фмой друг пропустил непростительно: недоглядел. А два других Фбыли совсем не Ф. 50-я строка песни III гласит: «Гремит анафема в соборах»; 20-я строчка от конца поэмы почти слово в слово повторяет её: «…анафемой доныне, грозя, гремит о нём собор».
Но беда в том, что в дореволюционном издании слово «анафема» писалось не через Ф, а через , и друг мой, ищучи Фне на слух, а глазами, непроизвольно пропустил эти две «фиты».
Осуждать его за это было невозможно: я, подстегиваемый спортивным интересом, и то обнаружил эту единственную букву Фсреди 33 тысяч других букв при втором, третьем прочтении текста.
Обнаружил, но отнюдь не вскричал «Эврика!» Одно Фприходится на 33 тысячи букв. Это немногим проще, чем если бы его вовсе не оказалось. Что это за «белая ворона», это Ф? Что за редкостнейший бриллиант? Что за буква-изгой, почему она подвергнута чуть ли не удалению из алфавитного строя?
Вы не додумались до решения?
Хорошо бы, если бы кто-либо из вас — ну хоть десять из ста читателей — взяли в руки том Пушкина, развернули его на «Борисе Годунове» и прошлись бы по нему с карандашиком в поисках буквы Ф.
Тогда бы обнаружилось вот что.
В народных и «простонародных» сценах трагедии — в «Корчме на литовской границе» или там, где боярин Пушкин, «окруженный народом», идет мимо Лобного места, — вы ни одного Фне увидели бы.
Но, оторвавшись от этой «земли», вознесшись, скажем, в «Царские палаты», вы углядели бы, как царевич Федор чертит геогра Фическую карту и как пор Фира вот-вот готова упасть с плеч истерзанного страхом и совестью Бориса. Три Ф!
Перемеситесь в помещичий, ясновельможный сад Вишневецких, и над вами тотчас расплещется жемчужный Фонтан. На «Равнине близь Новгорода Северского» русские воины говорят по-русски — и ни одного « ф» нет в их репликах, а вот командиры-иностранцы роняют их одно за другим. Пять раз произносит звук « ф» француз Маржерет (один раз даже зря: фамилию «Басманов» он выговаривает с « ф» на конце). И немец Розен восклицает: «Hilf gott». И это совершенно законно: русский язык не знает звука « ф» одновременно и чисто русского, и выражаемого буквой Ф. Вот так: не знает!
Мы постоянно произносим « ф», но пишем на этом месте В: «всегда», «в слове». Мы должны были бы писать «фторой», «крофь», но звук « ф» во всех этих случаях выступает под маской буквы В.
Не надо думать, что он тут какой-то «фальшивый». Он ничуть не хуже любого « ф», выраженного этой буквой… Разница только в том, что по правилам нашего правописания, в котором сочетаются и фонетический, и морфологический, и исторический принципы, мы пишем Вне только там, где слышим « в», но и там, где его должно ожидать по историческим и морфологическим причинам. «Фёдоров» — потому что «Фёдорову», «в саду» — так как «в зелёном саду» или «в осеннем саду»… Имя Пров мы пишем через В, а не через Флишь потому, что оно произошло от латинского слова probus — чистый, а из латинского Врусское Фполучиться не может.