По закону перелетных птиц
Шрифт:
Как ни странно, ни в последующие два часа, которые дисцития просидела как на иголках, пока её не сморил сон, ни наутро никаких последствий принятого яда не обнаружилось. Либо его забыли добавить в качестве приправы, либо он успешно переварился изголодавшимся по нормальной горячей еде желудком.
Все тот же кобольд проводил в ванную и вручил полотенце, потом подал завтрак и исчез - как всегда безмолвно. Впихав в себя порцию хлопьев, Лерга решительно отправилась на вторую экскурсию по замку - и обнаружила, что он ничуть не изменился. Всё те же разномастные этажи, выдержанные в разных стилях эпох, все те же ковры, шкуры и побрякушки, на этот раз удостоившиеся куда более пристального внимания
В конце концов, его просто не могло не быть! Ведь жила же где-то эта таинственная хозяйка, написавшая ей вчера записку - а замок был совершенно пуст. Даже кобольда Лерга нигде не нашла, хотя искала повсюду. Но на хлопок в ладоши или растерянное:
– Хэй, ты где?
– он неизменно являлся.
Обедом её накормили так же невозмутимо и без лишних напоминаний, как и завтраком. Никаких препятствий не строили, свободу в определенном смысле не ограничивали. То есть бродить по замку и саду она могла сколько угодно: ни кобольд, ни таинственная хозяйка ей на этот счет и слова не сказали. Расспрашивать нубийца было бесполезно - все равно, что со стенкой разговаривать. Он не реагировал ни на какие слова, кроме: "принеси", "дай", "хочу"… - и так далее.
К вечеру Лерга заскучала. В самом деле, ну что она могла делать в полном одиночестве (кобольд уже воспринимался ею не больше, чем просто часть обстановки) в огромном замке? Детский восторг от окружающего чуда прошел, и Лерга, подумав, отправилась скучать в нижний зал.
Выгребла прямо на пол всю одежду из углового шкафа, тщательно перемерила половину (и потребовала ради этого у нубийца большое зеркало, которое тот мужественно держал в руках два часа, не дождавшись приказания прислонить его к стене и быть свободным), выбрала какую-то красную переливающуюся тряпку, оказавшуюся довольно узким платьем, собрала волосы наверх и, поражаясь собственной наглости, громко потребовала развлечений.
Развлечения не замедлили явиться. Сначала - в виде кобольда все с тем же подносом, полным разнообразных напитков, в руках, а потом, когда она смелым жестом выбрала что-то ядовито-оранжевое, даже на первый взгляд безумно опасное для организма, заиграла гитара. Сначала - просто заиграла, потом, когда Лерга отпила примерно половину горьковато-апельсинового коктейля, в струны легко и естественно вплелся мужской голос, заведший "Там, за вересковыми холмами…"
А может, голос ей уже попросту почудился?
Сначала она пыталась танцевать под страстный и безгранично печальный, отчаянный напев струн, потом - когда ноги уже отказались не только выводить восьмерки и дорожки шагов, но и вообще держать свою хозяйку, уселась прямо на пол, на шикарный ковер и принялась негромко подпевать невидимому менестрелю.
Появлявшийся время от времени кобольд подливал напиток в её пустеющий бокал и оставлял на столе сладости, которыми коктейль полагалось закусывать, но Лерга их нагло игнорировала. Очевидно, нубиец и отнес её в комнату, когда она окончательно свалилась и уснула, ибо проснулась Лерга уже наверху, в кровати, с разламывающейся на части головой. К традиционному завтраку добавился флакончик с зельем, к которому была пришпилена написанная все тем же легким почерком записка: "Семь капель на стакан воды".
Похмелье зелье сняло почти мгновенно, а вот чувство вины никуда не делось. О боги, это ж надо было докатиться до такого - напиться в абсолютно незнакомом месте, где из-за каждого угла можно ждать чего угодно!!! Вот они, нервы. Может, это так действует местная специфическая обстановка, а может - просто перенапряжение последней недели. Но, как бы то ни было, оправданием ни то, ни другое считать нельзя, так что надо заканчивать с этими вечерними "развлечениями".
Хотя, кто бы он ни был, но пел он великолепно…
А вечером следующего дня Лерга, выйдя вечером в сад, обнаружила там зверски ругающегося Грига с разодранным какой-то тварью плечом - и скучать ей стало окончательно некогда. Бегло осмотрев рану, дисцития позвала кобольда и приказала отнести мага наверх, в её комнату. Тот выполнил приказ с привычным равнодушием, ничем не выдав своего удивления, даже если таковое и имело место.
Всю ночь Лерга не отпускала своего слугу ни на шаг, требуя то бинты, то кипяченую воду, то уксус, то компоненты для зелья. Сказывались попытки Домна Директора сманить её на травницу: в зельях Лерга разбиралась куда лучше стандартного мага-воина, чему Григ и обязан теперь если жизнью, то отсутствием паралича как минимум.
Под утро кобольд пришел сам, молча положил на стол огромный фолиант, заложенный огромным зеленовато-лиловым пером неизвестной, но наверняка удивительно красиво птицы.
– Откуда это? Я не просила!
– шепотом удивилась Лерга, боясь разбудить только-только забывшегося сном Грига.
В ответ, как всегда, - тишина и молчаливый поклон.
– Ладно, иди, - махнула на нубийца рукой дисцития, беря в руки книгу и раскрывая на закладке.
Фолиант оказался жутко древним, чудом не рассыпавшимся на отдельные страницы от времени. Спас, должно быть, огромный, дорогой, кожаный и твердый переплет с массивными застежками - неизменным атрибутом всех старых или особо ценных книг, чтобы дольше сохранялся текст: поди-ка перепиши этакую громадину, особенно если она ещё и на крылатом наречии написана, так что половину букв ты, вроде бы, знаешь, а вот все остальные приходится перерисовывать, как иероглифы. Лерга со всей возможной осторожностью, словно хрустальную, раскрыла книгу на заложенной странице. Прищурилась, разбирая меленькие и заковыристые, но вполне митьесские руны, хотя и в древнем начертании.
Итак, мьердона. Хищная водная нежить, о которой раньше Лерга ни слова не слышала, но это ещё ни о чем не говорило: как ни крути, а она ещё всего лишь недоучившаяся ведьма. Фолиант же, кажется, был хоть и старым, но не иноземным: черта с два бы там стали на митьесском наречии писать. Если это делали маги - воспользовались бы Крылатым, чтобы текст стал хотя бы относительно общедоступным.
Описывалась в фолианте не сама нежить, а раны, ею нанесенные, и способы облегчения страданий потерпевшего. Насмотревшись на талантливые миниатюры, изображающие разнообразные раны, какие может нанести эта паукообразная тварь, Лерга поняла, что Григу ещё здорово повезло, и дала себе зарок никогда не вступать с мьердоной в бой один на один. Честь и подвиги - это, конечно, замечательно, но голову на плечах иметь тоже иной раз не помешает.
Зелье, описанное в книге, пришлось варить весь остаток ночи, снова гоняя кобольда то за ринницей, то за лугоцветкой, то за каштановым медом. В его все ещё довольно равнодушных глазах все же появились нотки тоскливой безнадежности. Но зелье того стоило: жар и воспаление оно сбило почти моментально, боль приутихла, так что поутру Лерге удалось даже вырвать полчасика и подремать, уронив голову на руки.
Весь следующий день она не отходила от его кровати, слушая бессвязный бред, успокаивая, пытаясь напевать колыбельные, но смущаясь и замолкая. Еду кобольд носил все с тем же достойным похвалы постоянством, но Лерге было не до неё, так что нубийцу пришлось даже дергать её за рукав и указывать на стынущий обед, жестом предлагая самому напоить больного из ложки, пока дисцития поест.