По закону подлости
Шрифт:
Он, однако, сдержался и, помолчав, стал говорить тише, но столь же напористо:
— Кроме того, сразу два свидетеля показывают, что вы имели с гражданином Скорочкиным какую-то конфиденциальную беседу. Это так?
— Впервые слышу, — отрезала я, — но это может быть трехсекундный разговор перед посещением шашлычной вчера вечером около шести часов. А что говорят судмедэксперты про время убийства? — наконец-то задала я вопрос, которого, очевидно, давно ожидал Азизбегян, но, понимая это, нарочно не торопилась.
Капитан помолчал
— Есть свидетель, слышавший звуки двух выстрелов около одиннадцати вечера. Это время не противоречит предварительному заключению специалистов. Кто может подтвердить ваше алиби на одиннадцать часов, Татьяна Александровна, если оно у вас, конечно, есть?
Я сказала, что тоже слышала выстрелы, потом описала свою встречу с Валерией, но добавила, что не засекла по часам, во сколько это точно произошло. Что и признала, чувствуя себя если не полной дурой, то весьма близкой к этому.
— Кроме того, по показаниям, у Скорочкина были с собою деньги. Сумма небольшая, но значительная. — Азизбегян, прищурившись, посмотрел на меня и радостно пробарабанил по столу маршик.
— Это как же понимать: сумма небольшая, но значительная? — попыталась понять я его фразу, но не сумела. — И что это означает?
— А то, уважаемая Татьяна Александровна, и означает. Не кажется ли вам странным, что вы не выбрали никакой другой день, а только этот для того, чтобы поехать за покупками, хотя, по вашим собственным словам, денег по приезде у вас было немного?
Я так и приоткрыла рот, услышав эту ахинею: получалось, что я не только убила Валерия, но еще и ограбила его!
Наверное, помимо моей воли у меня в глазах мелькнуло что-то такое многообещающее, что Азизбегян весь подался назад и нажал кнопку вызова под крышкой стола.
Мгновенно отворилась дверь, и я услышала бодрый топот копыт за спиной.
— Мне придется вас задержать, Татьяна Александровна, — печально улыбнувшись, подвел итог нашей беседе Азизбегян, — но хочется надеяться, что ваше пребывание у нас… мгм… — капитан снова затруднился со словом и на секунду задумался, — у нас в гостях окажется недолгим.
Кроме того, — продолжил Азизбегян, — несмотря на ваши заверения о том, что вы не выпускали из виду или из рук пистолет, — Азизбегян добродушно улыбнулся своей ненавязчивой шуточке, — а возможно, и по этой причине, я обязан отправить ваше оружие на экспертизу, и до тех пор, пока она не даст того или иного результата, вам все-таки будет лучше не покидать наших пенатов.
Азизбегян внимательно посмотрел на меня, я — на него. Молчание затянулось где-то на полминуты, после чего Василий Иванович жестом отпустил конвойного и поднялся со своего стула.
Я терпеливо ждала продолжения разговора, понимая, что терпение мое находится на грани.
Я уже точно решила про себя, что если этот Пинкертонян сейчас решится на что-нибудь двусмысленное, то уйдет на бюллетень минимум на две недели.
Я напряглась и приготовилась.
Померив кабинет шагами, Азизбегян с тяжелым вздохом вернулся на свой стул и добродушно произнес:
— Мы же с вами коллеги, Татьяна Александровна. В некотором роде, конечно.
Я продолжала молчать, не вдохновившись этими словами.
Азизбегян снова побарабанил пальцами по столешнице и выдал:
— У меня есть достаточно веские основания задержать вас для выяснения всех обстоятельств происшествия. Но я могу и не делать этого.
— Что вам от меня нужно? — прямо спросила я Азизбегяна. — Или решайтесь — или будем расставаться. В СИЗО, наверное, скоро обед, боюсь опоздать.
Азизбегян весело рассмеялся.
— Этого можно будет избежать, если вы проявите некоторое понимание ситуации и мы с вами кое о чем договоримся. Однако я должен вас ввести в курс дела и прошу учесть: все, что я скажу, должно остаться между нами. Хорошо?
Я пожала плечами:
— Откуда я знаю, что именно вы мне сейчас скажете? Пока интересного было мало, и об этом действительно не стоит никому рассказывать. Могут подумать, что в этом райотделе работают любители.
— Вы не забывайтесь, Иванова! — прикрикнул Азизбегян, сверкая очами.
Я, однако, не испугалась и только пожала плечами.
Он посопел, немного успокоился и постарался снова разулыбаться, но получилось это у него плоховато.
— Я сейчас вас проинформирую кое о чем, и вам останется только два выхода: или принять мое предложение, или действительно, извините, сесть. Третьего не дано.
— Ладно, валяйте, — согласилась я, — пока не знаю, что лучше, поэтому и выбирать не могу.
Азизбегян еще немного понервничал и помялся, потом, решившись окончательно, запустил руку в нижний ящик стола и вынул оттуда папку с рукописной пометкой в правом верхнем углу «Секретно».
— Сами писали? — уважительно поинтересовалась я, состроив понимающую физиономию.
— Вы не в цирке и не на посиделках, — отрезал Азизбегян, раскрывая папку и выкладывая из нее документы.
— Что не на посиделках, это точно, — подтвердила я. — Что у вас там, программа борьбы с обладателями записных книжек? Вы правы: всеобщая грамотность не довела до добра нашу страну. Начитались и развалились.
— Что вы ко мне пристали с этой книжкой? — не выдержал наконец Азизбегян. — Да я вообще этим не занимаюсь! Я следователь по особо важным делам!
— Понимаю, понимаю, — потрясенно сказала я, — вы излагайте, а я послушаю.
Азизбегян пробормотал что-то неразборчивое, листая содержимое папки.
Я закурила следующую сигарету и села на стуле поудобнее, думая только о своих новых туфлях, в которые была обута: кажется, левая стала натирать ногу.
Азизбегян разложил перед собой бумаги в понятном ему одному порядке и начал говорить: