По закону подлости
Шрифт:
Благодаря своему опыту я знала кое-что и слышала кое о ком. И после первых десяти минут разговора я так качественно забила мозги Светику своим якобы существующим авторитетом в уголовном мире, что этого тумана, которого я напустила, должно было хватить как минимум на сутки.
Ну а на большее мне просто было и не надо.
Через десять минут мы договорились, как мне кажется, к обоюдному удовольствию.
Мне был обещан даже не просто нейтралитет, а нейтралитет дружественный, как великой державе во время локального конфликта.
После
Отойдя в дальний правый угол комнаты, откуда нас нельзя было разглядеть со стороны двери, мы с Ольгой обменялись одеждой.
Я с отвращением нацепила ее кожаные причиндалы, в которых, как мне показалось, я стала похожа на стрип-герл, а не на байкершу, но пришлось с этим смириться.
А Ольга, между прочим, в моем костюмчике оказалась довольно-таки милой девочкой.
В приступе великодушия я даже подарила Ольге свою замечательную сумочку, вынув из нее все содержимое.
Байкерша с сумочкой от Гуччи смотрелась бы, конечно, не стильно, надо признать.
После краткого совещания с Ольгой я уже имела минимум необходимых мне познаний и о мире байкеров, и о процедуре раскрашивания пьяных милиционеров.
Теперь оставалось только смыть макияж, испоганить прическу и надеяться на удачу, потому что все, что я могла сделать сама, я уже сделала.
Мы успели организоваться почти вовремя, и минут через пятнадцать резко растворилась дверь и толстая тетка-контролер — то ли та, которая очень любит шашки, то ли ее коллега, я и не разобрала, — заглянув в камеру, сипло объявила:
— Обед, девчонки, а Ярченко — на выход с вещами!
Опустив голову, я взяла потертый полиэтиленовый пакетик с вещичками и, опустив голову еще ниже, вышла в коридор.
Дверь закрылась, но я продолжала вслушиваться в звуки, доносившиеся из камеры.
Было бы очень некстати, если бы вдруг Светик, например, передумала и решила устроить мне маленькую подлость — просто из любви к искусству.
Но все было тихо.
Мы миновали коридор и зашли в дежурку.
— Административно задержанная Ярченко Ольга Ивановна, — прочитал по бумажке скучающий старшина и с сожалением взглянул на меня.
— Ну, что же ты, дочка, так себя ведешь, как… Эх!
Значение этого «эх» я не поняла и с любопытством посмотрела на старшину. Оказалось, что он в ответ с любопытством пялится на меня.
Заметив мой взгляд, он нахмурился, опустил голову и махнул рукой.
— В машину иди и больше так не хулигань! Лучше найди себе нормального парня, ну и… сама знаешь, в общем…
Не закончив своей чудной речи, он снова махнул рукой, и меня в сопровождении уже двух толстых теток, похожих друг на друга, словно они были близняшками, вывели на улицу, во внутренний двор. Здесь стоял зеленый «уазик», и рядом с ним два милиционера с автоматами.
«Ой, блин, Танька, — подумала я, — а не сменила ли ты шило на мыло?»
Ближайший ко мне милиционер подошел, надел мне на руки наручники и похлопал меня по плечу, что, наверное, должно было означать пожелание не рыпаться и тогда хуже не будет.
Однако рыпаться уже было поздно, и я покорно зашла в машину.
Дверь со стуком закрылась за мной, и я оказалась в малюсеньком помещении, отделенном от кабины небольшим окошком с двойной металлической сеткой на нем.
Машина вздрогнула, и мы поехали.
Я протряслась в этой душегубке не очень долго; вскоре машина остановилась, и меня выпустили перед белым двухэтажным зданием.
Это было здание суда, по крайней мере, не верить целым двум красным застекленным табличкам слева и справа от двери не было никакого смысла.
Меня ввели внутрь здания, сняли наручники и посадили в деревянное кресло, одно из многих пустующих в длинном коридоре.
Слева от меня сел один из моих милиционеров, справа уже сидел другой, да не один. У его ног напрягалась во все стороны немецкая овчарка — рыжая с подпалинами, и, если судить по характеру, подлая сука, даже если это и был кобель.
Овчарка сидела молча до тех пор, пока мимо нее не проводили кого-нибудь в сопровождении милиционеров. Тогда эта милая собачка начинала кидаться и буквально рвать поводок.
Так же она бросалась и на меня, пока я не присела с ней рядом. После этого я потеряла для собачки всякий интерес, и она начала высматривать новую жертву для облаивания.
Одним словом, сука.
Ожидание затянулось, и в судейскую комнату меня пригласили только к трем часам.
Так как мое дело — пардон, дело Ярченко — квалифицировалось как самое обыкновенное хулиганство, в котором не оставалось никаких сомнений, то и проводить целое заседание не имело смысла.
Состроив покаянно-скорбящую физиономию, я предстала перед пожилой уставшей женщиной, только что с удовольствием освободившейся от своей мантии и вкусно пообедавшей, и она скороговоркой прочитала мне лекцию о примерном поведении.
Я согласилась с нею полностью.
На самом деле: раздевать на темной улице чужого мужчину — это действительно предосудительно, что и говорить. Тем более если не имеешь желания выйти за него замуж.
Я прямо так и сказала.
Тетка хлопнула глазами и стала зачитывать приговор.
Мне на выбор было предложено два вида наказания: или пятнадцать суток, или штраф и извинения.
Я скромно согласилась на штраф и извинения.
Мне еще повезло, что милиционера, подвергшегося таким неслыханным надругательствам, не было сегодня в суде. Он, наверное, сейчас проходил курс реабилитации в местной психлечебнице.
Я подписала все необходимые бумажки, в том числе обязательство трудоустроиться в ближайшие же десять дней: Ольга Ярченко оказалась еще и нигде не работающей тунеядкой. Мне за нее было очень стыдно, честное слово.