По запаху крови
Шрифт:
Наконец корабль пришвартовался, матросы спрыгнули на берег, рабы раскатали по трапу дорогой ковер. На пристани вокруг большого помоста с троном, на котором восседала царица в высоком венце, толпились придворные в золотых одеждах, сверкающих на солнце.
Дорен, привезший принцессу в Антиллу, указал ей на стоявшего возле трона златовласого юношу в длинном роскошном одеянии.
— Это Ахетон, царевич Антиллы, твой будущий супруг, — сказал Дорен, а затем торжественно добавил: — Теперь тебя будут звать царевной, а не принцессой. Смотри, моя
Главный Советник спустился по трапу первым и, распростершись перед троном, приветствовал свою госпожу. «Ну и порядки», — подумала Морейн, привыкшая лишь к легким поклонам, принятым в Эринире. Она приблизилась к помосту и слегка поклонилась. Юноша подошел к ней и ответил на поклон. Его белое раскрашенное лицо под золотыми завитками парика показалось Морейн маской. Щемящее чувство разочарования заползало в ее душу. Его по детски пухлые губы, резкие юношеские движения и некоторая неуклюжесть не оставляли сомнений. Слезы отчаяния подступили к глазам.
«Не он! Не он!» — кричало ее сердце.
Царевич несмело взял ее за руку. Когда Морейн почувствовала его влажную от волнения ладонь, ей стало противно. Никто не сказал принцессе, что ее выдают замуж за юнца. Она-то воображала, что отдаст свою любовь сильному и зрелому воину. А этот юноша никогда не воцарится в ее сердце, навсегда отданному витязю из Видения. Принцессе пришлось справиться с подступившими слезами. Еще не хватало, чтобы эта надменная женщина, в чьей власти ей придется теперь жить, заметила ее недовольство.
А Гелиона тем временем с интересом рассматривала свою невестку. Необычная, запоминающаяся внешность принцессы несла в себе черты многих предков, но кровь Туатов, ради которой ее выбрали, угадывалась с трудом. Ни глаза, ни волосы, ни черты лица не выдали бы в ней потомка Дивного Народа, только что-то неуловимое в походке, в жестах, в дерзком взгляде вызывало в людях щемящее чувство утраты. Может быть, слишком тоненькая с узкими плечиками фигурка и была единственным напоминанием о Туата де Дананн. Морейн стояла, покорно позволив царице изучать себя, как рабыню на рынке.
Гелиона была несколько разочарована внешностью принцессы, не унаследовавшей от своих родителей редкой красоты. Но одновременно с этим она испытывала внутренне торжество: наконец-то выродилось это племя, больше не будут сходить с ума по ним мужчины, больше не будет опасных соперниц у женщин. Мать принцессы, выбирая Дар для дочери, отказала ей в красоте, принесшей ей самой много горя, и остановилась на другом. Даром Морейн был чудный голос, однажды услышав который Гелиона запретила ей петь навсегда.
Когда после всех приветствий Гелиона спросила сына, что он думает о своей невесте, тот взволнованно произнес:
— Что можно думать о горном ручье или листопаде? Если это не видение, сотканное из утренней росы и тумана, я хочу на ней жениться.
Гелиона поморщилась, глупость сына ее раздражала.
Морейн поместили в золоченую комнату, напоминающую ей шкатулку для драгоценностей. С тех пор ее больше никогда не оставляли одну. Даже по ночам в ее спальне оставались рабыни.
В двенадцатый день последнего летнего месяца, тщательно выверенный астрологами и жрецами, в утренний час, пока Морейн еще способна была переносить жару, антильский царевич Ахетон ввел свою невесту в прекраснейший в мире храм Бога Солнца. Его огромные размеры и величие должны были вызывать в людях набожность и благоговение. Внешняя поверхность этой колоссальной постройки была выложена серебром и увенчана пышными акротериями из сверкающего золота. Вокруг храма стояли золотые изваяния всех когда-либо правивших царей и цариц. Внутренние стены, пол и потолок сверкали и переливались от многочисленных драгоценных камней, золота и серебра.
Но все это великолепие, которым так гордились местные жители, оставило совершенно равнодушным сердце эринирской принцессы. Не радовали ее ни прекрасные изваяния, ни светящиеся кристаллы, ни те драгоценности, которыми была украшена она сама по случаю свадьбы. Бедная Морейн оплакивала свои длинные кудри, предварительно обрезанные безжалостной Гелионой. Что же до поклонения местным богам, то Морейн мысленно уже окрестила антильцев язычниками и приняла решение, о котором, правда не осмелилась никому сообщить, что будет тайно придерживаться веры предков. Ей ли, потомку богов, верить в глупые языческие предрассудки!
На остриженную голову Морейн был водружен парик и венец. Бледное лицо покрашено белилами и разрисовано, превратившись в незнакомую маску — красивую и бездушную. Стоя перед золотым алтарем, Морейн старалась не плакать, чтобы черная подводка глаз, удлинившая их до висков, не потекла самым непристойным образом.
Высокий жрец в торжественных синих одеждах надел супругам на левые предплечья по золотому браслету, пожелал здоровых детей и счастливой семейной жизни и отпустил их с миром. Царская свадьба гуляла и пировала еще два дня, а с ней ликовала вся Антилла, получившая в жены своему наследнику принцессу Туатов.
Потом потекла безрадостная, размеренная жизнь, скованная бесчисленными предрассудками, обрядами и ритуалами, принятыми в золотом дворце, абсолютно чуждыми и непонятными Морейн. Все ее действия, от приема пищи до отхода ко сну, подчинялись строгому распорядку дворца, где каждый шаг до мельчайших подробностей просчитывался астрологами и жрецами.
А Морейн ждало еще одно испытание. Спустя месяц после свадьбы царица Гелиона взяла царевну с собой в Храм Инкал, расположенный на расстоянии нескольких миль от города.