По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска
Шрифт:
В кабинет Алабина он вошел пасмурный, молча пожал руку старшему лейтенанту и тяжело опустился на стул:
— Ну что тут у тебя, Василий?
На лице старшего лейтенанта мелькнула гримаса разочарования, отчего он стал похож на обиженного мальчишку. Алабин считал, что новость, ради которой они встретились, заслуживала большего внимания. Корнилов почувствовал это и сказал примирительно:
— Ты на мое настроение внимания не обращай. Прочитал про Мавродина, расстроился. Я столько лет старика знал. В большом долгу был перед ним… Показывай свои картинки.
Алабин пододвинул ему большую, почти квадратную, книжку, раскрытую на середине. На развороте были две цветные фотографии. На одной из них, расположенной справа, был изображен на переднем плане фонтан, а за ним, на другой стороне Невского проспекта, высился Дом книги. Пестрая толпа текла по тротуару. Но фигурки людей были маленькие, изображение смазанное, расплывчатое, безликое.
Корнилов перевел взгляд на левую фотографию. Удивительно живой и яркой была она. Словно окошко в жизнь — стоп-кадр из уличной хроники.
…У входа в Дом книги девушка в красивом, лиловыми цветами, платье торгует с лотка. Порыв ветра распушил ее волосы. Пожилая дама, внимательно разглядывающая книги, придерживает белую соломенную шляпку. Молодой парнишка в распахнутой на груди рубашке, чуть прищурившись от яркого солнца и склонив голову набок, держит книжку в руках. Маленький мальчик в красной панамке, сдвинутой на затылок, умоляюще смотрит на мать — красивую женщину с черными волосами, уложенными на прямой пробор. Идут мимо прохожие. Сосредоточенные, улыбающиеся, хмурые… Идут троллейбусы, автомашины. Солнце, ветер. И среди этой летней сутолоки, такой обычной для Невского проспекта полуденных часов, еще одна фигура — молодой мужчина в белой, с широкими синими полосами, рубашке. Светлый пиджак перекинут у него на сцепленных у живота руках. Простое, ничем не примечательное лицо, рассеянный, отсутствующий взгляд. Мужчина казался явно лишним, чужим на снимке, среди спешащих, занятых делом людей. Он стоял рядом с книгами, разложенными на лотке, и никакого интереса к этим книгам не проявлял.
«Какое отрешенное у парня лицо», — подумал Корнилов и спросил:
— Он?
Алабин кивнул.
— Мальчишка уверенно говорит? Не сомневается?
— Никаких сомнений. Я с ним уже побеседовал. Волнуется, но твердит одно: тот бандюга. Мы ведь, товарищ подполковник, почитали старые Костины показания. Он говорил тогда, что на кассира напал здоровый дядька, лохматый и с большим ножом… А этого, — Алабин ткнул пальцем в молодого человека на фотографии, — ни здоровым, ни лохматым не назовешь. Правда ведь?
— Не назовешь, — согласился Корнилов. — Росту в нем не более ста шестидесяти пяти. Не дотянул до Геркулеса. Женщины-то на снимке, пожалуй, повыше его.
— Но в том, что Косте преступник гигантом показался, — ничего странного, по-моему, нет, — продолжал Алабин. — Такое не каждый день увидишь. Испугался, а у страха глаза велики. Верно я говорю, товарищ подполковник?
— Верно. Где парень-то?
— В паспортном отделе его чаем поят.
У Корнилова при упоминании о паспортном отделе встало перед глазами доброе, широкое лицо Мавродина.
— Позови. Потолкуем еще раз.
Алабин вышел, а Корнилов стал внимательно рассматривать альбом. Судя по выходным данным, альбом, выпущенный Лениздатом, только что поступил в продажу. Сдан в набор в августе 1974-го, подписан в печать в июле 75-го… «Почти год в работе! А снимки наверняка делались много раньше, — подумал подполковник. — Сколько воды утекло».
В аннотации было сказано, что в альбоме представлены снимки десяти фотокорреспондентов. «Многовато, конечно, но в издательстве же известно, кто какие делал фотографии. Найдем и того фотографа, который снимал у Дома книги. Да только что это даст? Ведь это не семейный портрет, где известно, кто есть кто».
Пришел Алабин с мальчишкой.
— Константин Горюнов, товарищ подполковник, ученик тридцатой школы, — представил он мальчика, остановившегося у дверей.
— Проходи, Костя, — пригласил Корнилов, — присаживайся.
Мальчик подошел к столу и сел. Внимательно, не мигая, посмотрел на Игоря Васильевича, осторожно поправил пшеничный чубчик. Глаза у него были голубые, настороженные. «Серьезный товарищ, — подумал Корнилов. — На фантазера не похож».
— Меня зовут Игорь Васильевич. Я из уголовного, розыска. Товарищ старший лейтенант мне уже все рассказал, — Корнилов кивнул головой в сторону Алабина. — Но кое-что мы хотели бы уточнить еще раз.
Мальчик согласно кивнул.
— В школу ты уже опоздал, — Корнилов взглянул на часы. — Но мы тебе справку дадим. Не беспокойся.
Костя чуть заметно поморщился и сказал, опустив голову:
— Мне Ольга Николаевна и так поверит.
— Ну и прекрасно! Не будем отвлекаться от главного. — Корнилов раскрыл альбом и подвинул его мальчику.
— Константин, в тот день в переулке преступник одет был так же?
— Нет.
— А что на нем было?
Мальчик тяжело вздохнул и посмотрел на Алабина, словно искал у него поддержки.
— Не помнишь?
— Не помню, — тихо сказал Костя и неожиданно заговорил с горячностью: — Я даже не знаю, как это вышло, что забыл! Вспоминал, вспоминал! Никак не вспоминается. — Он сморщил лоб и покачал головой, осуждая себя за такую промашку. Чубчик снова съехал ему на глаза.
То, что мальчишка не стал ничего придумывать, а честно сказал, что не может вспомнить одежду преступника, порадовало подполковника. С большим доверием можно было отнестись ко всем остальным его показаниям.
— Костя, здесь на фото человек, которого ты считаешь преступником, одет совсем легко, в полосатой рубашке. А тогда? Что на нем было? Темное? Светлое? Костюм, плащ?
— Не помню я.
— Ну ладно, невелика беда. — Корнилов улыбнулся. — Ты куда шел, Костя, в тот день?
— Домой. Портфель хотел занести и на Острова… Меня с физкультуры отпустили.
Горюнов отвел глаза в сторону, и подполковник подумал: «Небось с физкультуры-то ты сбежал».
— И шел ты, Константин, домой веселый и довольный. Да? Погода хорошая, уроков, наверное, мало задали…