Победителей не судят
Шрифт:
— Хайль Гитлер! — старший из вошедших небрежно поднял ладонь согнутой в локте правой руки на уровень плеча. — Гауптштурмфюрер СС Цальман.
Летчики козырнули и представились.
— Это ваш? — спросил эсэсовец майора.
— Мы еще не совсем разобрались, — ответил тот. — Гауптштурмфюрер, у меня к вам просьба: дайте нам пять минут.
— Зачем? Впрочем… — эсэсовец не стал кочевряжиться, — хоть десять. Где у вас здесь телефон? — Скрипнув плащом, он повернулся к медсестре, и они все втроем вышли из тесной комнаты.
— Хотите, чтобы вашим делом занялись в гестапо? — тут же обратился майор к Алексу. — Так они это мигом. Завтра же расстреляют как диверсанта.
— Почему… диверсанта? — приподнял голову Шеллен.
— А кто вы? С чужими документами, без знаков различия, да еще самолеты угоняете. Самый что ни на есть диверсант. Вас даже кормить не станут.
— Почему?
— Потому что не успеете проголодаться.
Майор снова подсел на край кровати и посмотрел на часы.
— У вас четыре с половиной минуты, решайте. Либо вы говорите правду и отправляетесь в лагерь для военнопленных, либо мы уходим, а вы продолжаете валять дурака, но уже с этими господами, — майор кивнул в сторону двери.
«Он прав, — подумал Алекс, — чертовски прав. Но как он догадался?»
— Я согласен, — сказал Алекс. — Раз такое дело… В общем… наш самолет был сбит тринадцатого февраля во время первой атаки Дрездена.
— Кто-нибудь еще уцелел?
— Теоретически мог спастись хвостовой стрелок, но мне о его судьбе ничего неизвестно.
— Ну, вот и все, давно бы так. Об остальном вас расспросят в другом месте.
Майор встал и собрался направиться к двери.
— Подождите, майор, а когда вы поняли, что я британский летчик? — спросил Алекс.
Штальп снова сел. Он производил все более благоприятное впечатление на Шеллена.
— Да почти сразу. Прежде чем войти сюда, мы посмотрели вашу одежду. Нас интересовали маленькие ярлычки и метки на всем, включая носки и носовой платок. Зигфрид, — майор обратился к фельдфебелю, — ты когда-нибудь слыхал, чтобы мы закупали для своих летчиков джемпера, связанные из верблюжьей шерсти на ливерпульской фабрике? А сапоги, пошитые из аргентинских коровьих шкур в Манчестере? Вот и я такого не слыхал. У нас вообще последнее время с импортом слабовато. Даже румынской нефти не стало. — Майор встал и прошелся по комнате. — А еще, — продолжал он, — вчера нам принесли сумку от английского парашюта. Ее нашли в реке. Как водится, она оказалась подписана.
Майор достал блокнот, раскрыл в нужном месте и показал своему собеседнику. «F. О. Shellen», — прочел Алекс обведенную рамкой запись.
— Когда вы несколько минут назад назвали себя, то я понял, что на этот раз вы наконец-то сказали правду. — Майор убрал блокнот. — Но началось все еще вчера — в состоянии полубреда вы много говорили по-английски, выкрикивали какие-то имена, приказывали прыгать. Старшая медсестра заподозрила неладное, сверила записи в вашей медкарте (то бишь в медкарте фельдфебеля Зигфрида Малера) и не обнаружила на вашем теле шрамов от ожога на левом плече. Собственно говоря, она и сообщила сначала нам, а потом в гестапо. Или наоборот. Вот так. — Майор Штальп снова облокотился на спинку кровати. — И последнее, если вам это интересно, — любой мальчишка в Германии знает, что кольца «Мы идем против Англии!» у нас носили только военные моряки, только подводники и исключительно из 4-й флотилии. Такое кольцо, например, было у моего сына. Они заказали всем экипажем сразу сорок штук в Амстердаме. Теперь это большая редкость. Почти весь списочный состав 4-й флотилии сорокового года лежит на дне Атлантики. Вместе со своими кольцами. Зигфрид, найдите гауптштурмфюрера.
— Ну что, выяснили? — спросил вернувшийся Цальман.
— Это флаинг офицер Алекс Шеллен, — сказал майор, показывая на раненого. — Был сбит тринадцатого числа над Дрезденом.
Эсэсовец подошел к койке Алекса и уставился на него в упор.
— И вы можете это доказать?
— Разумеется, — ответил майор.
Он сообщил Цальману кое-какие подробности, и тот, казалось, был вполне удовлетворен.
— Вот только как же нам быть с диверсионной деятельностью вашего протеже? — вкрадчиво спросил он майора. — Целые сутки этот субъект осуществлял ее на нашей территории без знаков различия и с чужими документами.
— Бросьте, гауптштурмфюрер, — улыбнулся майор. — Что же ему, по-вашему, сразу после приземления бежать с поднятыми руками в поисках ближайшего полицейского? Да и чужих документов на тот момент у него не было. Это потом они нашлись в кабине самолета. Совершенно случайно. Ну а уж стремление вернуться к своим есть законное право каждого солдата. Будем считать, что он просто вскочил на вражескую лошадь, когда под ним убили его собственную.
— Я, конечно, мог бы с вами поспорить, майор, но… — эсэсовец, не торопясь, натянул перчатки, — …но не стану этого делать. Однако рапорт все же напишу. А там пусть решают. Хайль! — Он вскинул руку и удалился вместе со своим помощником.
Майор достал блокнот, написал что-то и вырвал листок.
— Зигфрид, найди здесь телефон и позвони по этому номеру. Пускай пришлют двух охранников. Ну а вы, — обратился он к Алексу, — отдыхайте и набирайтесь сил. С этой минуты вы — военнопленный.
Когда они ушли, Алекса сводили в туалет, дали выпить стакан чаю, более походившего на отвар прелого сена, поменяли повязку на голове, затем вкололи что-то в плечо, и он, ни слова не говоря, отошел ко сну.
На следующее утро его осмотрел врач и констатировал, что пленный вполне пригоден для этапирования. Через час Алексу еще раз сменили повязку и велели одеваться. Поскольку у него не было зимней одежды, ему дали пахнувшую хлоркой поношенную шинель и отвратительного вида кепи из колючего сукна грязно-коричневого цвета. У дверей госпиталя Алекса встретил вчерашний майор.
— Вас будет сопровождать флигеринженер Бордони, — представил он стоявшего рядом с ним офицера. — Надеюсь, мистер Шеллен, вы будете благоразумны. Желаю удачи.
— Подождите, майор.
Алекс жестом пригласил Штальпа отойти в сторону.
— Вы говорили, что ваш сын имел такое же кольцо? — Он показал кисть своей правой руки. — А где он сейчас?
— Вместе со всем экипажем. Его лодка не вернулась в сорок третьем.
— Тогда возьмите, — Алекс снял с пальца свой талисман и протянул майору. — Вы правы, я не должен носить подобную вещь. Прощайте.
Майор взял кольцо. Они козырнули друг другу, и Шеллен направился к конвоирам.
Как это ни удивительно, но уже на четвертый день после сокрушительных налетов на столицу Саксонии южная ветка дрезденского железнодорожного узла была полностью работоспособна. Поезда шли в обоих направлениях, обходя все еще пылающий город с юга.
Алекса поместили в отдельном купе с постоянно занавешенным окном. Напротив него расположился Эрих Бордони, тридцатилетний офицер с розовыми петлицами инженера и полным отсутствием военной выправки. Никто из двоих охранников в купе ни разу не заходил. Алекс догадывался, что его везут во Франкфурт, точнее в Оберурзель, городок, расположенный в тридцати километрах северо-западнее Франкфурта. Все английские и американские летчики знали, что там находится дознавательный лагерь, называвшийся официально Центром обработки данных «Запад». Возможно, на востоке был аналогичный центр «Восток», предназначенный для русских, но о нем Алекс никогда ничего не слыхал.