Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II
Шрифт:
Пока ждали гостей, долго стояла у митькиного стола, причём не говорила с помощником, а глазела, как дурочка, на картинку над столом. Потом они пошептались – и парень ломанулся в библиотеку. Вернулся с толстой книжкой, которую она тоже, кстати, с немалым трудом, упихнула в сумку. Зиночка ещё подумала: сейчас молния порвётся или дно этой уродской торбы по шву треснет. Но ничего. А когда садились в автобус, Анна вдруг выскочила обратно, подбежала к группке провожающих (немногочисленной – подумаешь, очередной выезд «в поле») и чмокнула обалдевшего Митьку в щёку, прямо при всех, без всякого стеснения, заявив: «Отцу привет передай!», –
Ну, собственно, дальше-то все всё знают. И о том, как Митька готовил рукописи своей (вот это действительно тогда всех удивило!) крёстной к печати. И о том, как долго среди мирового научного сообщества не утихали споры о возможности передачи через искусственно созданные разрывы в пространственно-временном континууме не только энергии, но и физических тел. Даже несмотря на то, что-таки откопали всего через полтора года высеченную на стене одной из пещер Новоградского раскопа копию отрывков из монографии о неолитических культурах – на языке, довольно близком к привычному нам русскому, и с выходными данными. Среди прочего там была копия иллюстрации на странице 27 – изображения человеческих и звериных фигурок с какого-то раскопа… Книга такая есть, между прочим, и действительно на этой странице – иллюстрация. Только там – фигурки неолитических Венер. Такие, какие есть в каждом учебнике: изображение тела полной, грудастой женщины, этак лет под сорок. Явно не юной, с узкой талией и стоячей, гладкой и привлекательной грудью, как, казалось бы, должен призывать нормального мужчину-художника естественный инстинкт.
Всё это давно проходят в школе на уроках физики. И истории… И мы вовсю пользуемся перемещениями на дальние расстояния, правда, лишь в пределах реального для нас времени. Прочее – запрещено, и почему – тоже понятно всем.
Непонятно одно. Почему, ну почему Бог, Судьба или Вселенная – кто бы там ни был – для исполнения такой миссии призвали именно Нюську Саломатину, эту неудачницу?
И дуру?!
Шизофреник Щедриков
Я ещё разок поправляю угол покрывала, потом нежно провожу по нему ладонью, разглаживая невидимые глазу складки, и отступаю на шаг, любуясь своей работой. Это не застеленная кровать, а шедевр. Подушка идеальным кубиком точно по оси, край словно утюжком приглажен, полоски на покрывале точно перпендикулярны краю кровати… Чувствую удовлетворение. Я знаю за собой склонность к перфекционизму – и горжусь этим. Хотя, между прочим, Иван Семёнович, здешний лечащий врач, не раз и не два рассказывал, что стремление всё и всегда доводить до идеала – бессмысленно и ненужно. Что это, возможно, вообще болезненный симптом.
– Ну, симптомом больше – симптомом меньше, – вздыхаю, нисколько не огорчившись некстати сунувшимся в мысли воспоминанием: я вообще человек рассудительный.
Собственно, если бы не такой характер, я вряд ли попал бы сюда. В этот одноэтажный, утопающий в зелени корпус с зарешеченными оконцами в тесноватых палатах, длинным мрачным коридором, уютными кабинетами для групповых и индивидуальных занятий, просторным холлом для встреч больных с родичами (как будто они часто приезжают!). И с вертушкой, охраняемой дюжим дядькой в форме ЧОПа перед массивной входной дверью.
Ведь
Разве что женщины? Хотя… нет, они тоже не сомневались в моём душевном здоровье. Равно как в серьёзности намерений и способности обеспечить семью. Более того, вначале большинству из них степенность и твёрдое следование поговорке «семь раз отмерь, один – отрежь» нравились не меньше, чем правильное лицо и подтянутая фигура. Дамы ко мне всегда льнули, чуть ли не со школы. Вряд ли из-за красивых синих глаз, хоть и это – дело далеко не последнее. Просто, наверное, я казался им одновременно чем-то вроде воплощения тихой пристани и каменной, нет, скорее, золотой – стены. Если эти понятия возможно совместить.
К тому же с двумя высшими образованиями и докторской степенью по экономике.
Романы начинались всегда с бурной атаки – и атаковал вовсе не я. Наоборот, я-то моментально выкидывал белый флаг.
– Помилуй, Ваня (да-да-да, с Иваном Семёновичем, теперешним лечащим врачом, мы знакомы с самого нежного возраста. В одной песочнице, можно сказать, куличики лепили), да как же это я с ней в театр не пойду? Она же спектакль выбрала, до кассы доехала, билеты купила. Неудобно. – Примерно так обычно приходилось отвечать на предложение друга послать подальше и мелкими шагами очередную претендентку на моё сердце, руку и банковский счёт.
И начиналось…
Меня таскали по театрам, выставкам, ресторанам, курортам… «Дорогой Щедриков», естественно, платил и не возражал. Слёз – не выношу.
Наряды, украшения, элитные комнатные собачки или кошечки невероятных экзотических пород. Опять же, без обсуждений оплачиваемые. Потом – затаскивание в постель (слабое сопротивление возлюбленного воспринималось дамами всегда как игра и даже в некотором роде как поощрение). Наутро весь, до мозга костей чувствующий себя виноватым, я делал предложение, которое принималось – чаще всего с восторгом. Медовые месяцы проходили незабываемо для жён и очень скучно для новобрачного: мы непременно куда-нибудь ехали, было шумно, суетливо, и приходилось все время за что-то платить. Кроме того, в постель могли потащить в любое время суток, и комплименты приходилось говорить то и дело.
Наверное, можно было воспротивиться. Наверное, это было бы даже очень правильно! Встать в позу трагика и заявить, что всё это мною видено-перевидено в белых тапочках, и что я хотел бы лучше спокойно поработать. Или хотя бы биржевые ведомости почитать, что ли!
Но так поступить, конечно, было невозможно. Ведь жён это непременно обидело бы. Поэтому я терпел и помалкивал.
К счастью, медовый месяц заканчивался, мы возвращались к родным пенатам (Щедриковским, конечно, трёхэтажным и с флигельком в глубине сада), и жизнь входила в нормальную колею.
Я с наслаждением вставал в шесть, делал зарядку, принимал душ и садился за письменный стол. В восемь Аннушка (это жёны менялись, а домработница всегда оставалась на своём посту – в этом вопросе я был твёрже алмаза) подавала яйцо всмятку, тост и кофе. С полдевятого до девяти двадцати – прогулка на свежем воздухе. Независимо от капризов погоды, экономики и политики. В раздумьях разве заметишь метель, землетрясение, танки на улице и прочую ерунду! Не говоря уже о болтовне над ухом, если любимая супруга вдруг решила сопровождать.