Победительница
Шрифт:
Во всех клиниках оплата была только личными деньгами, и я решила снять некоторую сумму. Но мои карточки оказались пусты, со счетов каким-то образом деньги были куда-то переведены. А от моей чековой книжки, которую я еле отыскала, остались только корочки, внутренние листы все выстрижены. С ужасными предчувственными мыслями я позвонила в банк, мне сказали, что деньги выданы по моим чекам на другие лица. Я поехала туда, чтобы узнать, кому именно я выписывала эти чеки. Выяснилось – Винде и Шуше.
Сдерживая себя, я позвонила Винде и ничего не говорящим голосом сказала, что
– А ты привезешь? – спросила она.
Я поняла, что Винда имеет в виду. У меня было что привезти – даже в этом сказалась счастливая рациональность моей натуры, я всегда старалась иметь некоторый запас, чтобы продержаться до тех пор, пока начну лечиться.
Впервые я попала к Винде домой и была поражена. Она жила в страшно захламленной квартире с матерью, которую, не стесняясь меня, обругивала – мне это было ужасно слышать, я не могла себе представить, что могла бы сказать своей маме чтото не только такими словами, но даже таким тоном. А еще меня поразило то, что я почти не узнала Винду. Эффективная блондинка с яркими глазами и красиво подгорелой кожей, такой она всегда была, а тут я увидела рыжую растрепанную девушку, с лица которой будто смыли глаза. Но мне было не до разглядываний. Вручив ей то, что привезла, я, не дожидаясь, пока подействует (но понимая, что без этого действия вообще ничего не услышу), стала спрашивать, как получилось, что она снимала мои деньги.
– Тоже вопрос, – удивилась Винда, излучая первые признаки жизни из поголубевших опять глаз. – Сама же ты мне чеки выписывала.
– Когда?
– Неоднократно! Ты лучше послушай, – Винда развалилась в (опять! Мягкое седалище с подручниками, черт меня побери!). – Я тут думала и поняла, что весь прогресс сводится к удовлетворению средних чувств среднего человека...
И она взялась увлеченно пересказывать вялые идеи Шуши.
Мне стало плохо.
Я не хотела принимать очередную дозу, но меня сильно разваливало.
Я вышла на кухню, где мама Винды подвергала температурной обработке картошку на чугунной плоской поверхности с невысокими бортами.
– Надо что-то делать, – всхлипнула она. – Убить вас мало.
– Да, – сказала я. – Надо что-то делать. Убить нас мало. Соберите денег, Винду надо лечить.
– Где я их соберу?
– Где угодно. Квартиру продайте.
– А жить где?
– Совсем негде?
– Да можно у моей мамы, ее бабушки, притиснуться, она в двух комнатах живет. Но у нее же такой характер, что мы будем гавкаться каждый день.
– Вас что больше заботит – будете вы с бабушкой гавкаться или жизнь дочери?
– А ты не учи меня! – закричала мама Винды. – Марш вообще отсюда, наркоманка поганая!
После этого я позвонила Шуше и сказала всё, что о нем думаю.
– Успокойся, – сказал он. – Ты права, нужно лечиться. Но вдвоем легче. Да и дешевле. Я знаю клинику, у них порядок такой: приведешь друга или подругу – двадцать процентов скидки. Приведешь двух – сорок процентов. Причем всем. Так что рванем всей компанией.
– Я не шучу, Шуша. Мне очень плохо. Ты украл мои деньги.
– Сама предложила.
– Когда?
– Нет, я не
Перед уходом я заглянула в комнату Винды.
Она горячо говорила, обращаясь к стене:
– Ты пойми, ненависть, любовь, с ними ничего не делается. Они не меняются. А средние чувства – разве стоит ради них жить? Ответь мне!
Письмо восемнадцатое
Да, Володечка, есть слабые люди, обладающие мощной силой. Это сила воздействия слабости. Ею обладал Шуша. Я пришла выбить из него деньги или хотя бы поругаться. А он выглядел таким растерянным, таким несчастным. Сказал, что всё возместит. Что любит меня. И как-то так получилось, что через час мы сидели рядышком и радостно глядели в пространство.
Вместо лечения я опять угодила на этот круг. Где мы были, что употребляли, откуда брали деньги, меня это не интересовало. Я перестала ходить в университет. Я понимала, что могу погибнуть, но мне было всё равно.
Были дни, а может, и недели, когда я вообще совсем не чувствовала и не помнила себя, а очнувшись, попадала в такое состояние, будто лежу под колесами автомобиля, раздавленная, и не могу выбраться.
Такой я себя обнаружила однажды в квартире, с которой начались мои приключения, – в квартире со сквозной дырой.
Я очнулась в интересный момент. На самом верху сидел на перилах, ногами внутрь, Шуша и кричал:
– Докажите мне, что я должен жить! Хоть одну причину вгоните мне, что я должен жить!
Там было очень высоко, а внизу каменный пол. Прыжок был верной смертью или в лучшем случае калечением. Но друзья и подруги, наш КлуСКЛ, наш клуб красивых людей, среди которых была и разрисованная Винда, да и другие, как я наконец разглядела, тоже были подкрашены и улучшены, все только посмеивались. Но время от времени ктото всё же выдвигал свою версию необходимости жизни.
– Если ты умрешь, ты не женишься и у тебя не будет детей!
– И прекрасно! Значит, повезло девушке, на которой я не женюсь, и детям, которые от меня не родятся!
– Если ты умрешь, ты больше никогда не закуришь, не вколешь, не внюхаешь!
– И отлично! Зато сейчас умру быстро, а после закурок, вколок и внюхов рано или поздно смерть долгая и мучительная. Кстати – всем гарантирую!
– Ты не напишешь прекрасных картин, книг и музыки!
– А я и так не пишу картин, книг и музыки!
– Нам будет тебя не хватать!
– Наконец-то! Наконец-то вам будет не хватать не чего-то, а кого-то!
– Ты огорчишь папу и маму!
– Они давно хотят, чтобы я сдох!
– Ну и сдохни! – прозвучал негромкий и хриплый голос.
– Кто это сказал? – спросил Шуша.
Все вертели головами. Кто-то указал на меня:
– Она.
Я не слышала, что говорила это, но была согласна.
– Да, – сказала я. – Сдохни. Давно пора.
– Вот! – поднял палец Шуша. – Это я и хотел услышать! У Дины есть горючее желание, чтобы я сдох. Чем жив человек? Желаниями. Если я буду жив, у Дины желание, чтобы я сдох, останется, а если сдохну, оно исчезнет. Я не хочу лишить ее этого желания. Я остаюсь жить!