Победивший платит
Шрифт:
– Хочешь сказать, что твой драгоценный барраярский убийца спокойно скрылся?
– медленно и напряженно переспрашивает бледная от гнева жена.
– А ты сидишь и беспечно пьешь чай вместо того, чтобы послать охрану по его следам? Как ты это допустил?
– Увы, он выстрелил в меня из парализатора, - усмехаюсь, глядя ей в глаза.
– Когда я пришел в себя, то потребовал у Дерреса разыскать его немедля.
– И это было...
– в голосе Кинти лед переплавляется в замороженную сталь.
– У меня нет привычки замечать время с точностью до минуты, - демонстративно пожимаю
– Около полусуток тому назад; поиск пока не дал результатов. Впрочем, ты можешь удостовериться в правдивости моих слов лично - осмотри дом, ведь он и твой тоже.
"Пока что" я добавляю одними губами.
Но Кинти слышит. А может, читает по губам.
– Если ты хочешь со мною расстаться, - заявляет она с великолепным презрением, - тебе не стоит заявлять об этом с небрежностью, словно ты просишь передать чашечку чая. Нас связывает генетический контракт, не разрываемый мановением руки по пустой прихоти.
– Я подумываю о разводе, - киваю я. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем никогда более не видеть ни ее, ни наследника, но так дела семьи, увы, не решаются.
Кинти качает головой.
– Даже так? Тогда помни одно. Я не держусь за этот брак превыше богатств земных, но требую от тебя, чтобы ты даже не заговаривал о разводе, пока не будет закрыто дело, которое ты сам перед Небесными и начал. Если теперь мы признаемся Высокому суду, что барраярец бежал, ты не способен исполнить должное, а наши с тобой отношения разорваны, заплатит за это твой клан.
– Включая всех его членов, - парирую я, хотя понимаю, что сейчас Кинти права. И моего самоконтроля, к счастью, хватит на то, чтобы не устраивать себе большие неприятности из желания создать кому-то малые.
Кинти поднимает бровь.
– Я надеюсь, что пройдет время и твои эмоции улягутся. А сейчас я предлагаю договориться о должном. Чего ты желаешь? Мы не враги тебе, - вздохнув, - хоть ты и не намерен этого слышать. Я уступлю тебе, если и ты сделаешь то же.
О да, она уступит. Еще вчера я был бы счастлив этому предложению, сейчас лишь думаю, как далеко мы оба зайдем в этом торге.
– Я хочу, - сообщаю единственное на сей момент актуальное желание, - чтобы наказание свелось к изгнанию за пределы Цетаганды и поражению в правах. Что ты мне скажешь на это?
Ее лицо совершенно бесстрастно, неподвижно до полного сходства с мраморной статуей, но за белоснежным лбом без единой морщинки явно кипит напряженная работа мысли. Мог ли я представить, заключая контракт с этой женщиной и восхищаясь цепкостью и остротой ее ума, что однажды она поднимет против меня нашего собственного сына?
– Предлагаешь, чтобы преступник лишился того, что ценил дешевле пыли, а в остальном жил бы в довольстве?
– Кинти усмехается.
– Нет уж. Добавим еще одно условие: в пределах империи барраярец будет заслуживать немедленной смерти. Кстати, ты ведь не знаешь, где он сейчас?
– Откуда бы мне знать?
– вздергиваю брови в притворном удивлении, обмирая сердцем. Что, если у Эрика недостало решимости уехать далеко?
– Действительно, откуда?
– заламывает бровь супруга.
– Что ж, пусть его собственное везение решит, жить ему или умереть. Я благодарна тебе, муж, за то, что ты решил этот вопрос без промедления.
С тем мы и расстаемся, обменявшись напоследок несколькими весьма острыми шпильками; злость, вызванная визитом победителей, уступает жгучей тоске, не дающей ни успокоиться, ни убедить себя в том, что произошедшее - во благо; если так пойдет и дальше, то к вечеру я примусь выть от горя. Принимать же анксиолитик вторично еще рано - кто мог подумать, что одиночество способно прогрызть даже этот, наукой созданный доспех, и вцепиться в мягкое нутро так, что мне, взрослому мужчине, тяжело удержаться от жалости к себе самому?
В конце концов, основательно измучившись, я усаживаюсь в кабинете - к счастью, здесь, в отличие от большинства комнат, присутствие Эрика почти не оставило отпечатка, - и занимаю ум попытками понять, насколько разумна и приемлема идея о разводе, так спонтанно и ярко сложившаяся в голове.
Разумного в ней немного, следует это признать. Брак - не синоним любовного союза; это прежде всего цепь взаимных обязательств, относящихся к обеим семьям. Будучи разорванной, эта цепь ударит, и меня самого - больнее, чем супругу. Выделить часть семейного имущества, ослабив свои позиции, не опорочить генетическую ценность молодой еще женщины, определить компенсацию, и не только денежную, откупиться содействием в контрактах семей... Поддержку клана моей дражайшей я потеряю незамедлительно, а Эйри и так не могут похвастаться числом свойственников. Это означает проблемы потом, не для меня самого - для сыновей. Изгнать Кинти из клана я не могу, хотя ненависть требует именно этого, но законного повода у меня нет, а если бы и был - каково будет жить младшим с таким грузом на душе?
Да, моя супруга права во многом: развод обойдется дорого: изрядно облегчит карманы, добавит убедительности образу лорда, сошедшего с ума от низкой страсти, вызовет множество нелицеприятных вопросов и вынудит вытерпеть не одну тяжелую минуту. Но я ведь знаю, зачем это делаю.
А знаю ли?
Не стоит себя обманывать: это война, происходящее нельзя трактовать иначе. Ненависть, жгущая меня углями, того не стоит; будь она единственной причиной - я не стал бы затевать столь мучительного и для всех невыгодного дела.
Но ненависть - повод, не причина. Я думаю об этом, сидя в темном кабинете и вдыхая запах когда-то родного дома. Вот что в основе уже принятого решения: я больше не чувствую этот дом своим.
Хуже того: я не чувствую семью своим домом.
Можно притвориться, смириться, образумиться, прожить несколько месяцев, постепенно привыкая к изменившемуся миру и притираясь к нему, пока не забудется боль, а сегодняшний вечер не покажется внезапным приступом безумия. Так я должен поступить как Старший и как Эйри, потому что долг превыше всего, и я не знаю, как жить без этого привычного груза. Пусть когда-то давно я хотел другую жизнь - у меня есть только эта.