Победы и беды России
Шрифт:
Эта яркая картина своего рода мирового карнавала набросана с истинно русским размахом и удалью. Стихи неразрывно соединяют в себе всемирное, национальное и личное начала, рельефно воплощая ренессансную природу державинской лирики. В них осуществился двуединый пафос поднимающейся нации и становящейся личности.
Решусь сказать, что характерные для многих литературоведческих работ рассуждения о классицизме, просветительстве, сентиментализме и т. д. сильно затрудняют восприятие русской лирики XVIII века. Я убежден, что поверхностные схемы мешают увидеть главное — неразрывно взаимосвязанный рост национального и личностного самосознания, воплотившийся в творчестве Ломоносова и Державина — этих, безусловно, великих лирических поэтов, — а также в лирике Василия Тредиаковского (1703–1769), Александра Сумарокова (1718–1777), Михаила Хераскова (1733–1807), Александра Радищева (1749–1802), Николая Карамзина (1766–1826) и целого ряда менее известных авторов.
Уже говорилось о том, что лирика XVIII века предстает перед нами как явление архаическое, так сказать, доисторическое, ибо мы живем в послепушкинской
В 1728 году Василий Тредиаковский, испытав двухлетнюю разлуку с родиной, пишет свои «Стихи похвальные России»:
Начну на флейте стихи печальны,Зря на Россию чрез страны дальны……Россия мати! Свет мой безмерный!Позволь то, чадо прошу твой верный,Ах, как сидишь ты на троне красно!Небо Российску ты Солнце ясно!..…Чем ты, Россия, неизобильна?Где ты, Россия, не была сильна?Сокровище всех добр ты едина!Всегда богата, славе причина……Окончу на флейте стихи печальны.Зря на Россию чрез страны дальны,Сто мне языков надобно б былоПрославить все то, что в тебе мило!В этих безыскусных стихах — кстати, еще силлабических по своему строению — впервые, быть может, выступает то единство личностного и национального, которое составляет основу ренессансной лирики. Здесь невозможно проследить дальнейшее развитие этой стихии через весь XVIII век. Хочу только сказать, что русская лирика XVIII века открывает чуткому и упорному читателю настоящие сокровища.
Надо прямо сказать, что наследие этой эпохи почти неизвестно современным поэтам и читателям; оно явно недостаточно знакомо даже самым дотошным литературоведам. Конечно, фигуры наиболее знаменитых поэтов XVIII века мы видим довольно отчетливо. Но целый ряд исключительно интересных явлений эпохи как бы вообще не существует для нас.
Я имею в виду прежде всего почти никому не известную поэзию Ивана Баркова, Николая Львова, Петра Словцова. [57] А ведь поэзия каждой эпохи представляет собой определенную художественную целостность, вне которой невозможно глубоко понять и даже просто воспринять отдельные явления. Так, без насквозь «раблезианской», карнавальной поэзии Баркова нельзя по-настоящему освоить тесно связанную с ней поэзию Ломоносова и Державина (последний неотделим и от Львова), а без творчества Словцова трудно оценить роль и смысл поэзии Радищева.
57
23. Имеется лишь одна серьезная работа о творчестве Баркова (Макогоненко Г. Враг парнасских уз. — Русская литература, 1964, № 4. С. 136–148); о поэзии Львова и Словцова, по сути дела, вообще ничего не написано!
Но главная наша беда заключается в том, что поэзия XVIII века в целом до сих пор как бы не открыта с собственно художественно-эстетической точки зрения. Мы, пользуясь определением Белинского, не «научились видеть прекрасное» в этой доклассической поэзии.
Между тем в ней есть такие эстетические ценности, которые не «вместила» в себя поэзия XIX века. Речь идет и об эстетике народной смеховой культуры (по терминологии Бахтина), и о своеобразном безмерном «космизме», и об особенной ораторской громогласности, и о многом другом.
Освоение поэтического наследия XVIII века способно не обычайно расширить сами наши представления о возможностях отечественной поэзии, — хотя для этого, конечно, необходимо переступить за пределы эстетических идеалов, воспитанных в нас классикой.
Лишь недавно была впервые опубликована созданная двести с лишним лет назад «Ода кулашному бойцу» Ивана Баркова, которая поражает своим раблезианским размахом:
Гудок, не лиру принимаю,В кабак входя, не на Парнас;Кричу и глотку раздираю,С бурлаками взнося мой глас……Тряхнем сыру землю с горами,Тряхнем сине море!..…Хмельную рожу, забияку,Драча всесветна, пройдака,Борца, бойца пою, пиваку,Широкоплеча бурлака!..… Хлебнул вина, разверзлась глотка,Вознессяи т. д. [58]
Но в поэзии XVIII века есть и прямо противоположный размах — размах возвышенного и философски-серьезного смысла. Таковы, например, стихи сибиряка Петра Словцова, [59] созданные вскоре после Великой французской революции:
Вы ль, дымящиеся Чингис-ханы,Нам поведаете свои дела?Ах, не вы ль, как пышущи вулканы,Изрыгали жупел на поля?Пламя с дымом било вверх клубами,Рдяна лава пенилась валами;Ныне ж — вы потухли над землей.Ныне, мню, над вашими гробамиКрасны заревы стоят столбами;Древность! С именем их прах развей!Прах развей! — но буде кость злодеевНе умякнет под земным пластом,Буде прах под грузом мавзолеевНе смесится с илом и песком?Праздны черепы, сии избытки,Мать-земля расплавит в новы слитки:Внутрь ее зиянии, где погрязГеркулан со знамя и щитами,Лиссабон с хоругвью и крестами,Плавится людей оседших связь……Знай — один лишь разум просвещенныйВ поздних переломится веках!Хоть над жизнью гениев почтенныхТучи расстилались в облаках,Тучи, град и дождь на них лиющи,Но по смерти их, над темной кущей,Над которой буря пролилась,Мирна радуга для них явилась,Половиной в древность наклонилась,А другой — в потомстве оперлась…58
24. См.: Поэты XVIII века. В 2 т. Т. 1. Л., «Советский писатель», 1972. С. 164–172.
59
25. Отмечу, что имени его нет даже в литературных энциклопедиях…
Глава вторая
«СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА» С. Т. АКСАКОВА
Итак, выше в той или иной мере очерчен многовековой путь русской поэзии. Обратимся теперь к великолепному творению отечественной прозы, создатель которого, кстати сказать, превосходно знал поэзию, славился своей проникновенной декламацией ее произведений. Да и начал он свой литературный путь как поэт. Впрочем, на первой стадии развития классической русской прозы это было словно бы необходимостью. Чуть ли не все первосоздатели этой прозы, вступившие в литературу в 1810–1830-х годах, — Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев — начинали как поэты… Но обратимся к «Семейной хронике» Сергея Аксакова, которую с определенной точки зрения можно считать истоком классической русской прозы.
Трудно, пожалуй, подобрать более «прозаическое» и непритязательное название для литературного произведения: попросту, мол, последовательное изложение фактов жизни семьи… И заглавие, и начальные страницы аксаковской книги явно не могут остро заинтересовать и захватить души читателей; вероятно, именно потому очень многие из тех, кто вообще-то знает об этой книге (ну как же, Аксаков, Абрамцево, «Семейная хроника» — все это известно всем…), на самом деле ее не прочитали, не пережили, и их сознание не обладает этим бесценным сокровищем…
Впрочем, если задуматься основательнее, приходишь к выводу, что творчество Аксакова все же существует в душе каждого, кто знаком с миром русской прозы в целом (хотя и не читал «Семейную хронику»), ибо в том или ином смысле, в той или иной мере творческие уроки Аксакова восприняли и Пушкин, и Гоголь, и Тургенев, и Толстой, и Достоевский. «Семейная хроника» — это своего рода сердцевинное явление отечественной литературы, животворные токи которого пронизывают ее всю целиком.