Побег аристократа. Постоялец
Шрифт:
А солнце в тот день сияло вовсю. На белой стене дома отпечатался огромный солнечный треугольник. Кусок льда, что разорвал кувшин Моисея, почти сохранив былую форму, все еще валялся в углу двора.
— Пойду взгляну, не проснулся ли…
Мадам Барон подкралась на цыпочках к кровати, где все еще спал, сбросив с себя одеяло, Эли. Он ничего не слышал, оглушенный спиртным, тяжелый дух которого висел в воздухе комнаты, смешиваясь с запахами линолеума и печной золы.
— Ну что? — спросила Антуанетта,
— Он все еще спит… Я не в силах… Вы не могли бы взять это на себя, господин Моисей?
Ответом стало лишь молчание. Валеско улизнул, возможно, затем, чтобы эту неприятную миссию не взвалили на него, и снова устроился в засаде под сенью оконной шторы.
Улица была почти совсем пуста. Иногда проходил трамвай, казавшийся еще светлее в лучах солнца, но изморозь со стекол еще не сошла. Слева послышался звук рожка торговца фруктами. Коротышка раскурил трубку, и табачный дым смешался с клубами пара от его дыхания.
Всюду царил покой. Воздух был прозрачен. Малейший звук разносился далеко, сопровождаемый чуть заметным эхом, как на берегах большого озера.
Продолжительный скрип возвестил, что по тросу над улицей пошла череда подвесных вагонеток. Еще появился маленький паровозик, он маневрировал у выезда с территории фабрики, каждое новое движение сопровождая свистком.
Полицейский ждал кого-то или чего-то: он часто поглядывал в направлении городского центра. Мадам Барон чистила овощи. Антуанетта, забыв, что пора бы убраться в комнатах, стояла, прислонившись спиной к печке и комкая на груди шаль.
Внезапно она пробормотала:
— Кто-то стережет на пустыре — это точно?
— Валеско видел полицейского, который направлялся туда.
— Если бы не это, он мог бы спрыгнуть со стены… Ведь достаточно добежать до железной дороги, а уж там…
Тот человек уже больше часа назад занял свой наблюдательный пост, а Эли все спал. Кухня пропахла ромом. Даже Антуанетта немного выпила.
— Ступай отнеси стаканчик господину Валеско. У него в комнате не топлено…
И произнеся это, мадам Барон уже не на шутку принялась за Моисея:
— Дайте мне совет! Скажите что-нибудь! Если бы вы знали, в каком я состоянии… Я держу себя в руках только из-за Антуанетты…
Ее лицо сморщилось, но удержать слезы она все-таки сумела.
— Слышите?
Она резко вскочила с места и замерла, не смея шелохнуться. Автомобиль подъехал и затормозил у самых дверей. Решительные шаги протопали по тротуару, и раздался стук — почтовым ящиком, игравшим роль дверного молотка.
— Пойдите вы, откройте, я вас прошу!
Дверь отворилась лишь на секунду — время, которого хватило, чтобы увидеть такси у края озаренного солнцем тротуара. А по коридору уже звонко барабанили высокие
На кухню влетела Сильви, окутанная шалью холодного воздуха. И не подумала обняться с матерью, сразу спросила:
— Он уехал?
Моисей из скромности остался за порогом. Мадам Барон позвала его, может быть, потому, что боялась остаться наедине с дочерью. Сильви распахнула манто, налила себе рома, не посчитав нужным найти чистый стакан.
— Он все еще здесь? Антуанетта не получила моего письма?
— Тише… Отец наверху…
Сильви поняла, что ее родитель ничего не знает, но ей некогда было разбираться в этом вопросе.
— Они-то по крайней мере не приходили?
— Сегодня с утра один полицейский дежурит на улице, а другой за домом.
— Из Брюсселя?
— Не знаю. Они ничего не предпринимают. Господин Валеско следит за ними из окна второго этажа.
Сильви кинулась туда, без стука вбежала в комнату, подошла к румыну, который проворно отвесил поклон.
— Это тот коротышка?
— Да. Он только что записал номер вашего такси.
Ведь Сильви не отослала его, и шофер теперь прохаживался перед домом.
— Вы из Брюсселя приехали?
Не отвечая, она вышла из комнаты. Все ее движения были одинаково четкими и стремительными. На лестнице она столкнулась с сестрой, но не сказала ни слова.
Мадам Барон, как завороженная, следила за ней из кухни. Вздохнула:
— Не понимаю, что она собирается делать…
— Ей виднее, чем нам, — проронил Моисей.
Все — кто на втором этаже, кто на кухне — вздрогнули, услышав, как скрипнула дверь передней комнаты. Но Сильви захлопнула ее за собой, и наступила тишина.
Эли ворочался во сне, прикрывал ладонью глаза — его беспокоило проникавшее в окно солнце.
— Вставай! Живо! — Сильви дергала его за руку.
Он глубоко, со вкусом вздохнул, еще поерзал, разлепил веки и наконец увидел перед собой молодую женщину.
— С какой стати?..
Он нахмурил брови: голова болела, и усилия припомнить, что произошло накануне, оставались напрасными. Язык с трудом ворочался во рту. Ему показалось, что остеохондроз снова дает о себе знать.
— Что я тебе говорила? И через Антуанетту передавала…
Она выражалась резко, и в ее взгляде не осталось ни капли нежности. Но он успел заметить, как солнце играло в ее волосах, мягко сбегающих на меховое манто.
— Ты еще не понял? Вставай! За тобой придут с минуты на минуту.
Он вскочил на ноги одним прыжком, как обезьяна. Подозрительно сощурил глаза:
— Да что ты говоришь?
— Хватит придуриваться. Сказано тебе: все кончено, они сейчас явятся…
Ненависть исказила лицо Нажеара, теперь в нем была угроза: