Побег из ада
Шрифт:
Веселье нарушило появление польского патруля – офицера в чине поручика и двух солдат в конфедератках* с красными повязками на рукавах. Махнув музыкантам рукой (те прекратили играть) старший громко объявил о проверке документов.
Несмотря на окончания войны в городе по ночам стреляли, действовал комендантский час, и солдат поодиночке не увольняли. Бегло просмотрев документы у двух польских жовнежей с дамами за соседним столиком, патрульные подошли к Лосеву с товарищами.
– Предъявите ваши, – сказал на русском поручик.
Был он среднего роста, угрюмый и с тяжелым взглядом.
Все трое извлекли из нагрудных карманов гимнастерок и протянули удостоверения начальствующего состава РККА*. Сверив фото на них с лицами и полистав, Лосеву с Каламбетом вернул, а последнее задержал, – непорядок.
– В смысле? – удивленно поднял брови Орешкин.
– Судя по погонам, вы капитан, а в документе значится старший лейтенант.
– Месяц назад присвоили, не успел сменить.
– А еще похожи на одного разыскиваемого, – процедил поляк. – Попрошу проехать в комендатуру.
– Слушайте, вы, – закипая гневом, поднялся со стула Лосев. – Это мой начальник штаба и никуда он не поедет, – отобрав удостоверение, вернул Орешкину.
– Цо?! – пошел пятнами по лицу.– Забираю всех троих! И стал расстегивать кобуру.
Не успел. Лосев сгреб за плечи и выкинул в открытое окно.
– Матка боска! – донесся визг, за ним шлепок.
Один патрульный лапнул на груди ППШ*, – не вздумай, – выхватили пистолеты Орешкин с Каламбетом.
Кругом наступила тишина.
Все трое покинув зал, быстро спустились по ступеням вниз и, прихватив в гардеробе фуражки, оказались на улице. Под окном, на тротуаре, прохожие поднимали поручика. Голова у того болталась, кто-то звал врача.
Запрыгнули в «джип», взревел мотор и, развернувшись, он покатил обратно.
– Вот суки, испортили обед, – пряча удостоверение в карман, сказал Орешкин.
– А ловко ты его комбат,– рассмеялся Каламбет. – Надолго запомнит.
Минут через двадцать, миновав центр, выехали на южную окраину.
В десятке километров от нее, в лесу рядом с озером, в брошенном эсэсовцами военном городке дислоцировался батальон. Его списочный состав составлял шестьсот человек, после штурма осталось триста двадцать пять. Остальные, искупив вину, погибли или лежали в госпиталях.
Часовой, подняв шлагбаум, козырнул. «Джип» вкатился на территорию и, описав дугу, остановился перед затененным соснами особняком с красно – черепичной крышей. Внизу находился штаб, на втором этаже жили офицеры. Перед зданием серел плац, по сторонам несколько казарм. У них слонялся, дымил махоркой и загорал на травке переменный состав. На спортивной площадке босяком гоняли мяч две команды.
Выйдя из машины, все трое зашли в штаб, дежурный доложил, – товарищ майор! Происшествий в батальоне нет. Личный состав отдыхает.
– Добро, – кивнул Лосев. Поднялись на второй этаж.
– Может, искупнемся? – предложил Орешкин, когда шли коридором. – Вон как запылились. И чихнул.
– Не помешает, – толкнул одну из дверей комбат. – Встречаемся внизу.
Комната, которую занимал, имела два окна и всю нужную для проживания мебель. При драпе оставили бывшие хозяева. Расстегнув ворот гимнастерки, Лосев определил на вешалку планшетку, взял с умывальника кусок мыла и, завернув в вафельное полотенце, направился обратно.
Вскоре, оставив позади казармы, они шли по лесной тропинке к недалекому озеру, блестевшему под июльским солнцем. В кронах деревьев щебетали птицы, на полянах золотились россыпи одуванчиков.
На зеленой травке у берега, в тени дуба сидел человек с коротким седым ежиком, в белой рубахе и галифе. Рядом на рогульках висел котелок (под ним сухой хворост) сбоку вещмешок. В воде у зарослей камыша возились с бреднем еще двое.
При виде подходивших офицеров хотел встать, – сидите, Андрей Иваныч, – махнул рукой комбат.
– Что? Решили сварить уху? – кивнул заместитель на напарников.
– Решили, – улыбнулся седоголовый.
– Хорошее дело, – одобрил Лосев, и все трое направились к песчаной косе неподалеку. Вода там лучше прогревалась.
Говоривший с ними, в недалеком прошлом был подполковником, командиром артиллерийского дивизиона*. По пьяной лавочке повздорил с замполитом, тот обвинил комдива в нелюбви к Сталину. Доказывая обратное, всадил майору пулю в лоб, комиссара с почестями закопали. Родным ушло извещение «пал смертью храбрых». Виновного же, лишив звания и орденов, отправили в штрафбат. Теперь, как другие, оставшиеся в живых, ждал реабилитации.
На косе офицеры разделись, аккуратно сложив обмундирование (сверху пистолеты в кобурах) и белея телами, с гоготом помчались в воду. Она была прозрачной, в меру холодной и приятно освежала.
Пока Каламбет с Орешкиным плескались у берега, Лосев саженками сплавал к другому, метрах в ста. Там выбрел на глинистый откос, забрался на склонившуюся к озерной глади иву и сиганул головой вниз. Вынырнул почти на середине, так же резво замелькал руками обратно.
– Ну и здоров ты командир, – оценил заместитель, а начштаба рассмеялся, – я уж подумал, утонул.
– Это вряд ли, – шевельнул мускулистыми плечами с пулевой отметиной на одном. Бок украшал второй шрам, от осколочного ранения.
Накупавшись и вымывшись с мылом, все трое улеглись на теплый песок и замолчали. Солнце клонилось к закату, над водой мелькали стрижи, где-то в лесу вела счет годам кукушка.
– Даже не верится, что кончилась война, – мечтательно глядя в небо, сказал Орешкин. – Демобилизуют, вернусь к себе в Казань, закончу университет и стану преподавать историю. А вы? – повернул голову к товарищам.