Побег из Амстердама

Норт Саския

— Это Стив, отец Мейрел.

— Иди ты! Опять выкопался? Ну дела! И чего? Уж не хочет ли он опекунства?

— Нет, это совершенно невозможно. Он никогда ее не признавал официально. Но он хотел бы с ней увидеться…

— Да что ты! Бедный наш цыпленочек! Они считают, что можно вот так мотаться туда-сюда! Мудаки они все, все эти мужики! А мой-то тоже хорош! Что сегодня вычудил!

Так Рини дошла до своей излюбленной темы — своего дражайшего супруга, Гюса Хрена Моржового.

Она выкурила пять сигарет, выхлебала бутылку вина, после чего, изрядно шатаясь,

отправилась на йогу. Когда она ушла, я заказала две пиццы, и мы с детьми съели их прямо в спальне в кровати у телевизора. Мы посмотрели «Самые смешные американские видео» и «Народного артиста». Мейрел сказала, что я тоже должна участвовать в этой передаче. Тогда бы я прославилась и разбогатела. Они заснули возле меня с коробками из-под пиццы на коленках. Я выбралась из спальни выпить еще одну рюмку и выкурить сигарету. Внизу я проверила окна, задернула шторы и заперла двери. Зажгла все лампочки. И все равно мне было неспокойно. Я действительно была одна. Впервые за долгое время мне так захотелось, чтобы у меня была мама, которой можно было бы позвонить, и она бы меня успокоила.

Мои ноги заледенели, а пальцы онемели от холода, но я все стояла у окна на кухне, глядя на улицу. Я боялась спать. Я могла позвонить сестре. Я должна была позвонить сестре. Но между нами было так много всего, мы так вросли в наши роли, что я знала: от нашего разговора мне станет только хуже. Позвоню завтра. Узнаю, что случилось у Мартина. А сейчас надо лечь спать. Как бы то ни было. Я взяла за вешалкой старую клюшку для гольфа, которую мне когда-то подарил Геерт, чтобы отбиваться от воров, и пошла наверх.

Глава 11

Мне приснился странный сон. Моя мать сидела у моей кровати и улыбалась, мило и нежно. Она положила теплую руку мне на лоб, гладила мои волосы, убирала пряди с моего лица, брала меня за руку.

— Девочка моя, — говорила она, — какие красивые у тебя дети.

У меня на животе лежал младенец. Он спал и сосал кулачок. Мама склонилась над нами, чтобы рассмотреть его личико, и нежно гладила его пальцем.

— Можно мне его подержать? — спросила она, но я не разрешила.

Я прижала малыша к себе, защищая руками его нежное тельце.

— Так нельзя, — плакала я. — Я не могу отдать тебе ребенка! Это все, что у меня есть. Это моя семья! А ты все ломаешь!

Она все-таки схватила ребенка, и у меня не было сил ей сопротивляться. Я лежала как парализованная, а она выдирала младенца у меня из рук. Я глянула вниз, на свой живот, а он оказался разрезан. Она вырвала из моего тела моего ребенка и мое сердце и убегала, забрав их с собой. Я хотела закричать, но не смогла выдавить ни звука. Теплая кровь лилась из моего живота по ногам.

Меня разбудил плач Вольфа. Он описался.

— Я не виноват, мама! Я проснулся, а это уже случилось!

— Ничего страшного, дружочек, ничего страшного, — утешала я его, прижав к себе, и терлась щекой о его теплую щечку.

— Мама, ты щиплешься!

Он вывернулся из моих рук и вылез из постели. Я пошла за ним. Голова была тяжелая, как будто вместо мозгов в ней были камни и давили изнутри мне на глаза. В животе было пусто, больно и холодно.

Пошатывающийся от сна Вольф топал по темному коридору. Разве я не оставила свет? Беспокойство и страх снова вцепились мне в желудок.

— Вольф! — в панике закричала я. — Вольф, подожди! Стой здесь! Я сама принесу простынь и пижаму.

С перепугу он заплакал еще громче.

Мейрел тоже проснулась.

— Заткнитесь! — буркнула она и повернулась на другой бок. Но тут почувствовала мокрое, начала ругаться и выскочила из постели.

— Нельзя так злиться, сраная Мейрел! — рыдал Вольф. — Я не виноват!

— Да ты просто еще маленький, Вольф! Ты еще писаешься в постель! Черт побери!

Я схватила их за руки.

— Давайте не будем сейчас ругаться. Посидите здесь, а я принесу чистые простыни. И мы опять ляжем спать.

Мейрел вырвалась:

— Я пойду к себе в постель!

— Нет! Ты останешься здесь!

Я с силой ухватила ее за плечо.

Мейрел протерла глаза и посмотрела на меня своим пренебрежительным взглядом:

— Перестань, мам.

Я вцепилась в нее почти в панике. В коридоре никого быть не может. Ничего не случилось. Но я боялась ее отпустить. Мы должны оставаться вместе.

— Пожалуйста, — попросила я. — Мейрел, Вольф, я немножко расстроена. Давайте вместе перестелим кровать и ляжем спать.

Вольф с серьезной мордашкой ухватил меня за руку:

— О’кей, мам!

Мейрел задумчиво уселась на кровать.

Мое сердце бешено колотилось, я прошла по коридору, достала из шкафа чистое белье и пижамку, пытаясь вспомнить, оставила я свет или все-таки выключила. Когда я наконец перестелила постель и мы улеглись, до меня окончательно дошло, что продолжаться так дальше не может. Я не имела права поддаваться страху. И тем более когда рядом дети. Может, нам действительно стоило уехать. Погостить у кого-нибудь. Но куда мы могли уехать? И как быть с моей работой? Нет работы — нет денег. Все мое наследство было вложено в этот дом — на него хлеба не купишь…

Или все-таки лучше подождать? Может, все эти странные вещи прекратятся. Может, это были шутки какого-нибудь психа, и он выберет себе новую жертву. Я закрыла глаза и обняла теплое тельце Вольфа. Мне снова почудилось лицо матери, она смотрела на меня с такой любовью. Я не могла припомнить, смотрела ли она так на меня когда-нибудь при жизни.

Нас разбудил дверной звонок. Было еще совсем темно, значит, очень рано. На звонок нажали еще раз, и я заторопилась вниз. На полпути на лестнице я поняла, что это ужасно странно, кто мог прийти к нам в такую рань? Я пробежала по лестнице вниз, на кухню и осторожно отодвинула край занавески. На пороге стоял мужчина в темном костюме, его лицо скрывал огромный черный зонтик. Только я успела подумать, что это очень похоже на Стива, заявиться вот так среди ночи, как заметила за спиной у него большой черный «мерседес». Известная картинка. Человек в черном и его катафалк.