Побег из Шапито
Шрифт:
Кенгуру и Петер выступили вперёд. Заговорил боксёр:
– Это… Михайло Ломоносыч… Мы хотели бы, чтобы нашим провожатым была Лисё… то есть Василиса. Очень просим. Для укрепления дипломатических отношений.
– Вы понимайт, как важен брудершафт между нашими народами, – подхватил Петер, сгорая от стыда за вынужденное враньё. – Васьялисья есть самый хороший кандидатур!
– А чем вас Колючий не устраивает, господин гамбургский петух? – Голос Михайлы звучал угрожающе тихо.
– Господин йож очень хороший провожатый, но
Медведь пристально посмотрел на лису:
– Не знаю, чем ты их зацепила, но всё равно решение своё не изменю. И дело даже не в моём упрямстве и не в том, что мы больше никуда не идём, а значит, и провожатые не нужны. – Губернатор встал и принялся расхаживать по поляне. – Жаль, ты, хитрая морда, никак не усвоишь простую мысль. Если я посылаю тебя, то никто лучше не справится. Мало канюка в небе, а он, в отличие от тебя, уже там. Ты услышишь и поймёшь в намерениях людей значительно больше. Это ясно?
Михайло остановился и навис над Лисёной, словно грозная бурая туча.
– Да, – еле слышно выдавила лиса.
– Вот и беги выполняй приказ. А ты, господин петушиный посол, думал бы, чего просишь. Это на простом языке называется «запусти лису в курятник». Возвращайтесь к шалашу, любезные. Тут озеро близко, ягодники, так что паситесь с миром. И пожалуйста, не обижайте паренька моего. Ёж у нас товарищ неплохой, хоть и хулиганистый.
Немец и австралиец поплелись к своим. На душе у обоих было прескверно.
– Изволь видеть, Гуру, – грустно промолвил петух, – ложь есть порождать всё новую и новую ложь.
– О, да ты философ! – попробовал разрядить ситуацию кенгуру. – У тебя мозги хоть и куриные, но иногда варят!
– Ох, не говори мне о варке, – сказал Петер ещё более печально.
Боксёр понял, что сморозил глупость. В порыве самокритики он схватил одну из перчаток и стукнул ею себя по голове.
У шалаша воздух буквально звенел от неизъяснимой напряжённости. Эм Си был не по обычаю молчалив, не говорили и скунс с ежом. Колючий выглядел обиженным. Вонючка Сэм – довольным.
Гуру Кен верно оценил ситуацию и сразу же обратился к провожатому:
– Дорогой Колючий, тут произошло дикое недоразумение. Лисёна претендовала на твоё место, но Михайло не дал ей оттеснить тебя. Мы приносим извинения за такую некрасивую ситуацию. Ты не обижаешься?
– Я-то? – как-то странно переспросил Колючий. – Нет, я не обижаюсь. Я типа в ярости. Ваш товарищ уже вполне доходчиво объяснил эту «некрасивую ситуацию». И знаете, мне осточертела эта постоянно жующая рожа.
– Хочешь ещё раз посмотреть на хвост? – ехидно предложил Вонючка Сэм.
– Да я тебе нос бы расшиб, если бы не идиотская дипломатическая неприкосновенность! – выпалил ёж и ушёл.
– Кольючий, Кольючий, айн момент! – попробовал остановить его Петер, но тамбовчанин не вернулся.
– А всё-таки ты Вонючка, Сэм, – сказал кенгуру скунсу.
Глава 4
Корреспондент областной газеты прибыл в деревню на попутке – стареньком молоковозе, управляемом сумрачного вида мужичком. Двадцатидвухлетнего журналиста звали Павлом. Фамилия у него была Гришечкин. Павел Гришечкин молодцевато выпрыгнул из кабины в сельскую пыль и огляделся.
Центральная площадь не поражала воображения – засыпанная щебнем площадка да дома, в одном из которых угадывался сельсовет. Павел зашагал к административной избушке, но вскоре был жестоко разочарован: дверь оказалась запертой.
«Пойду в народ», – решил корреспондент.
В первом же дворе селянка неопределённого возраста надоумила Павла навестить горемычных браконьеров Витю и Федю. Журналист их посетил. Неудачники маялись от безденежья и за небольшую мзду, эквивалентную поллитре, согласились рассказать обо всём, что пережили в суровом тамбовском лесу.
Павел Гришечкин был весьма амбициозным молодым человеком. Он видел себя через пять лет в Москве, в одном из самых главных изданий. Когда Павел мечтал о столичной карьере, его топорщащиеся ушки краснели от удовольствия. Ради достижения своей цели Гришечкин не поскупился на деньги.
Браконьеры сперва скупо, а потом всё щедрее и щедрее стали делиться неприятными воспоминаниями о событиях, связанных с поиском йети. Федя докладывал обстоятельно, словно получал тайное удовольствие от пережитых позора и страха. Витя морщился, но изредка дополнял рассказ подельника.
Перед тамбовским журналистом разворачивалась картина, достойная опубликования в каких-нибудь «Аномальных паранормальностях». Снежные люди, похищенное ружьё, пропавшие капканы, позже выставленные против хозяев, обезьяна, действующая в сговоре с кенгуру, волком, медведем и даже енотом, распыляющим зловоние… Павел когда-то брал интервью у главврача психиатрической лечебницы, от которого узнал, что двух одинаковых сумасшествий не бывает. Но Федин бред активно подтверждал Витя. Следовательно, либо мужики сговорились и таким сложным способом добывают средства на опохмел, либо их кто-то самым скрупулёзным образом разыграл.
В памяти Павла происходило неясное шевеление. Что-то недавно случилось курьёзное… Это что-то могло быть связано с деревенскими страшилками… Но что?
Кроме того, позвонивший в редакцию человек говорил о многих случаях столкновения с экзотическими зверьми. Гришечкин задал вопрос браконьерам:
– Кроме вас кто-нибудь видел эту бешеную банду?
– А то! – хмыкнул Федя. – Поспрошайте хотя бы продавщицу нашу, Антонинку. К ней обезьяна заходила.
Сфотографировав и покинув страдальцев-охотников, корреспондент отправился в сельпо.