Побег из «Школы искусств»
Шрифт:
«Они наверняка заодно, – решил Черноусов. – Значит, как-нибудь выкрутятся.»
Балкон выходил на вокзальную площадь. Виктор бездумно смотрел на башенные часы, слушал нескончаемый гул, напоминавший слабый рокот моря. Да, есть в вокзалах нечто такое…
У него участился пульс. Как же он сразу не обратил внимание обилие вокзальных воспоминаний, имеющееся в письме? Вокзал. Через каждые два абзаца – вокзал. Не может быть, чтобы случайно. Не может быть. Не…
Виктор медленно погасил сигарету. Спокойно, товарищ Черноусов, у вас фантазия
А почему нет? Если мисс Василенко приехала с конкретной целью – что-то получить от Софьи Яковлевны Левиной (а это подтверждается всей цепочкой событий), а получила лишь письмо, не логично ли предположить, что письмо содержит нечто важное – помимо лирических отступлений?
Черноусов вернулся в комнату и вновь взялся за потертый на сгибах листок. Теперь он читал, чувствуя, что где-то в вокзальных отступлениях должна быть подсказка.
И она нашлась. В предпоследнем абзаце письма:
«А теперь я смотрю на жизнь, как на бесконечное ожидание на вокзале – сдаешь самое для тебя дорогое, воспоминания о последнем звонке, об этом пасмурно-радостном дне – собственном дне рождения – в автоматическую камеру хранения. И безуспешно пытаешься начать отсчет времени от конца к началу…»
– Красиво завернул, – пробормотал Виктор, – ай да Израилевич, ай да искусствовед…
– Что с тобой? – встревожено спросила Наталья, стоявшая посреди комнаты в ночной рубашке.
– Ничего, ничего… Автоматические камеры хранения, железнодорожный вокзал. Что там дальше? «… последний звонок, пасмурно-радостный день… День рождения…»
Черноусов опустил письмо, задумался. А когда у него день рождения. Как он может это узнать? Звонить в ЗАГС, что ли? Он испытал чувство раздражающего разочарования. Казалось, еще чуть-чуть, и… Вот тебе и гениальная разгадка. Дешифратор-дефлоратор. День рождения. Регистрация рождения и смерти…
– Хо! – сказал он. – Хо-хо! Ай да я! – он замолчал.
«Мы же останавливались на кладбище, я смотрел на памятник, там были все эти даты. Вспоминай же, Виктор, вспоминай, от этого твоя жизнь зависит…»
Черноусов сжал голову руками и закрыл глаза. Что там было, на памятнике? Двенадцатое ноября… Нет, это дата смерти. А… Вспомнил.
Черноусов открыл глаза. Вспомнил. Он еще подумал тогда: не успел отметить день рождения, а ровно через неделю. Ровно через неделю. Значит, день рождения – пятое ноября. Год – сорок пятый.
Пять, одиннадцать… Тысяча девятьсот сорок пятый год.
– Хорошо, – пробормотал Черноусов, – очень хорошо…
Он взял ручку и записал цифры на салфетке. 5, 11, 1945… Что там еще?
«Начать отсчет времени от конца к началу.»
От конца к началу. Он записал числа наоборот: 5, 4, 9, 1, 1, 1, 5. Отделений там, кажется, восемь. Во всяком случае, не больше.
– Что мы имеем?… – пробормотал он. – Та-ак… Пятое отделение. Код в камерах хранения четырехзначный. Последние четыре цифры. Остаются еще две. Номер ячейки. Значит, пятое отделение, сорок
– Наташа, – сказал Виктор, опускаясь в кресло. – То, что они все ищут, находится в двух шагах от нас. Через дорогу.
Она промолчала. Черноусов наконец, сообразил, что ведет себя как последний идиот: стоя перед расстеленной постелью, рядом с красивой и желанной (что греха таить) женщиной и рассуждает о каких-то, в общем-то, никому из них ненужных вещах. Он бросил листок на стол, подошел к Наталье и обнял ее. Они поцеловались.
– Завтра, – прошептала она. – Завтра будешь думать об этом. Хорошо? Завтра.
19
Виктора разбудил телефонный звонок. Прежде, чем подойти к аппарату, он посмотрел на часы. Десять часов. Он осторожно, чтобы не разбудить Наташу, поднялся. Но телефон больше не подавал признаков жизни. Можно было лишь поворчать на того, кто не дал отоспаться усталому отпускнику.
Черноусов прошел в кухню и принялся готовить завтрак. Телефон прихватил с собой, чтобы не мешать Наталье. Почему-то он был уверен, что звонили ему, а не ей. Несмотря на то, что он никому не говорил, где собирался провести минувшую ночь.
Закипел чайник. Черноусов разыскал кофе, достал из холодильника сыр и масло.
Выглянула Наталья.
– Ты что так рано поднялся? – спросила она заспанным голосом. – Куда-нибудь собираешься?
«Зря все-таки Синицын отмахивался от некоторых моих замечаний, – подумал Черноусов, улыбаясь Наташе одними губами. – Какой-то иностранный акцент в этом деле есть. Убитый выпускник МГИМО, молодой дипломат. От несчастного случая погибает будущий эмигрант… Черта с два несчастный случай! Светлана, между прочим, не просто скучающая московская девица, а дочь работника ЦК. Загадочный „шулер“ Леня… Убийцы и похитители, непохожие на простых уголовников…»
Наталья пожала плечами, зевнула. Вернулась в спальню. Он словно и не заметил.
В его рассуждения не вписывалась смерть старого художника. Ну, это как раз возможное случайное совпадение.
Он допил кофе и поплелся в ванную. Наталья снова прошла в кухню, захлопала дверцами шкафчиков, загремела посудой.
Ему вовсе не хотелось есть, звуки кухонной симфонии действовали на нервы.
Душ немного взбодрил, но одновременно начали болеть ребра и левая нога. Видимо, от последствий вчерашнего падения. После душа Черноусов позвонил Синицыну – естественно, на службу.
– Капитан Синицын слушает, – голос был сух и официален.
– Это я, – сказал Черноусов. – Виктор. Ну что? Как там дела?
– А что это ты звонишь в такую рань? – подозрительно осведомился Синицын. – Что-нибудь новенькое?
– Просто узнать хотел. У меня, слава Богу, новостей нет, – «И надеюсь, не будет», – добавил он про себя. Вслух спросил: – Я тебе могу понадобиться сегодня?
– Может быть, может быть… – чувствовалось, что Синицын занят. – А ты можешь прийти?
– Когда?