Побег за белой ночью
Шрифт:
Если признаться честно, то Иван прежде мало интересовался этим городским культурным мероприятием. В музей можно спокойно сходить в любой будний день и не торчать для этого часами в длинной очереди. Теперь он убеждался в своем заблуждении. Прежде всего, самые известные музеи в акции почти не участвовали, оставляя это право другим, менее продвинутым своим собратьям, небольшим музеям, которые днем частенько оказывались в тени их величественных фасадов. Для них ночь музеев становилось звездным часом, редкой возможностью заявить о себе ярко подготовленным мероприятием и быть услышанными.
Конечно, такое мероприятие не для всех, только для людей, умеющих его оценить. Это небольшое, но дружное и легкое на
Немного проблуждав по вечерним улицам на Петроградской стороне, они приехали в Вяземский переулок. Про себя Иван отметил, как многолик любимый город в его исторической части. В каждом месте он имел свое особенное, неповторимое лицо и непохожих жителей. Такого 80-летнего бородатого деда, беззаботно катающегося ночью по дорожкам старинного Вяземского сада на самокате, определенно, никогда не встретить в новостройках на его Комендантском проспекте. Там и садов никогда не было. Приветливо улыбнувшись, старик указал им дорогу к мастерской. В этот вечер они у него были уже не первыми.
Поездку в мастерскую скульптора Аникушина они выбрали себе сразу. Что-то притягивало к ней. Здание мастерской оказалось необычным по конструкции, некий образец рациональной архитектуры. Это, когда целесообразность управляла формой и эстетикой. В мастерской нужно было работать с крупноформатными моделями памятников. Так получился двухэтажный фасад из красного кирпича, от которого по косой линии поднимались боковые стены. Задняя одноэтажная сторона завершалась огромным окном, там и находилась мастерская самого Мастера. Иван подумал, что эта мастерская чем-то похожа на цветочную оранжерею, где требовалось много света.
Говорили, что тогда с получением мастерской Аникушину помог случай. Скульптор победил на конкурсе проекта памятника Ленину к столетнему юбилею, и будущую восьмиметровую фигуру вождя просто негде было делать. К тому времени Ленинград уже украшали его знаменитые памятники Пушкину на площади Искусств и Бехтереву у здания Психоневрологического института.
Конечно, Михаил Константинович Аникушин – это очень заметное имя в искусстве. Теперь уже можно смело говорить, что без его памятников Петербург – Ленинград имел бы другое лицо. В мастерской величие скульптора без лишних пафосных слов читалось в исполненных работах. Их были сотни, а здесь показывалась только самая малая часть. Тема блокады, героического подвига и бесконечных человеческих страданий. Бойцы и горожане, измученные голодом, обстрелами, бомбежками, уже почти бестелесные, но так и не сломленные. Это прожитые Мастером фронтовиком страшные символы военного времени. Целая коллекция станковой скульптуры, изображавшая его современников: рабочие, актеры, балерины, композиторы, ученые. Отдельно показывалась работа над образами русских литературных гениев. Возможно, это самое лучшее, что создано скульпторами за советский период. Замечательным было то, что в мастерской прослеживался весь путь творческого поиска нужного образа. Каждая их деталь под патиной времени сохранила отпечатки пальцев Мастера…
Божественная раскованность Пушкина, читавшего свои стихи, сменялось печалью и какой-то мудрой человеческой усталостью у Чехова. Над такими образами Мастер трудился всю жизнь и сам постепенно менялся вместе с ними. Вознесенные на свой высокий пьедестал, они по-прежнему принадлежали нам, тем, кто так любил их и помнил с самого раннего детства. Они у Мастера всегда оставались земными людьми. Созданные образы сохраняли необычную открытость, почти этюдные черты достоверности и легкой незавершенности. Они как бы спускались к нам. Кто-то потом назовет все это лирикой и отходом от принципа монументальности, другие – особым проникновением в образ…
Иван задержался возле высокой глиняной модели, и они стали с интересом рассматривать ее.
– Таким памятник Чехову установили в Москве, в Камергерском переулке. Он самый последний из его крупных работ. В чертах писателя передана какая-то собственная усталость Мастера, будто он уже прощался с нами. В мастерской свет хороший для просмотра, мягкий и рассеянный: живое небо, закрытое низкими питерскими облаками…
– А мне кажется, что здесь Чехов чем-то похож на Дон Кихота. Особенно в этом ракурсе, – прошептала Марья.
– Что же, может быть. Творческий путь самого скульптора тоже не был увенчан одними лаврами, – согласился Иван..
Кажется, они немного опоздали сюда к началу основных мероприятий. После своего путешествия среди скульптур, Иван с Марьей снова заглянули в большой зал. Прежде здесь стояла подвижная платформа с выдвижным краном и кабиной для работы скульптора на различной высоте. Сейчас там шел какой-то театрализованный концерт. Внушительные фигуры зубастой акулы Каракулы и ушастого смешного слона, говорили, что сейчас это пространство чаще использовалось для детских занятий.
Они осторожно прошли через зал и оказались в помещении, где девушки-скульпторы лепили из голубоватой глины рельефы-портреты посетителей на большом металлическом щите. Дух великого Мастера незримо витал над головами собравшихся гостей и заряжал особой энергией. Можно было попробовать сделать что-то самому. Войдя туда, Иван не колебался ни минуты в том, что сегодня будет лепить. Он только немного присматривался вначале, как будет это делать, как правильно держать в руках инструмент.
Марья глянула на него расширенными от волнения глазами и послушно села рядом на высокую вращающуюся табуретку. Теперь она стала его моделью, натурщицей. Работа у Ивана как-то сразу пошла, даже зрители появились. «У вас красивая модель, – сказала ему работавшая рядом скульптор Виктория. – Посмотрите, какие у нее глаза, ресницы и линия губ, как интересно уложены волосы. Все это будет здорово смотреться в будущем рельефе»…
По правде говоря, у Марьи действительно хорошее для лепки лицо, его легко находить в создаваемом образе. Прежде всего, Иван смело вычертил нужную ему форму и убрал все лишнее с доски. Даже сам не понимал, откуда у него возникла такая уверенность. К глине Иван давно не прикасался, это было увлечением детских лет. После определения основного контура, можно было преступать к детальной отделке линий профиля. Он открывал ее лицо для себя заново. Это казалось ему странным, ведь черты любимой женщины были хорошо знакомы ему. Сколько раз он с нежностью касался ее лица ночью, рисовал его в своей голове. Повторяя черты Марьи в мягком податливом материале, Иван почти физически ощущал свое прикосновение к ее губам, изгибам волос. Работа увлекала его, время летело быстро. Все это казалось ему фантастическим действом, открытием нового душевного состояния.
Любовь – не просто обостренное чувство или посланное искушение. Сейчас это возможность отдать себя всего, без остатка. Нарисовать Марью или вылепить из глины – значит суметь ей рассказать о своих чувствах.
К этому времени Марья почти не позировала ему, и он попросил ее вести себя свободно, как в жизни. Вот и еще одна деталь оказалось пойманной – неуловимое движение губ и улыбка Марьи. Кажется, сейчас они творили вместе, одновременно переживали ощущение своей близости. Марья неотрывно следила за работой его рук. Бесформенный кусок глины все больше приобретал ее черты. Теперь Марья слышала его признание, которое прозвучало для нее громче любых слов.