Побег
Шрифт:
Освоившись в новом жилище, она нарочно прошлась по улице. По остановившимся взглядам соседей, испуганным, отчужденным лицам случайных прохожих поняла, что считают. Не в переносном смысле, а в самом буквальном: каждый бунтарский шаг ее за установленные пределы молчаливо отмечен в онемевших душах свидетелей. Никто не сделал ей замечания, но никто, с другой стороны, не пытался притворяться, что побег узницы никак его не касается. Все бросили свои дела и уставились на преступницу с какой-то неколебимой что ли, весьма красноречивой определенностью.
Это молчаливое порицание многому научило Золотинку, если она чего-то еще не понимала. Она возвратилась домой, притихшая. Золотинка, кажется, впервые по-настоящему осознала, что, как бы ни различались между собой пигалики носами и шевелюрами, в какие бы взаимные недоразумении ни вступали, — все они единый народ, сплоченный общностью изначальных понятий и убеждений. И что даже видимые противоречия пигаликов имеют начало в одних и тех же основополагающих представлениях.
Поэтому, когда она увидела перед домом нахохленного и сердитого Тлокочана, то подумала, что следом явятся и другие. Теперь начнется, решила она, не давая себе труда остановиться на этом любопытном предположении поподробнее.
— Дитя мое, — молвил толстенький Тлокочан — ты похудела. Это никуда не годится. Ты вся ушла в свет. Ты стала прозрачна и сияешь, глазам больно смотреть. Ты уже не даешь тени, поверь старому колдуну: от тебя не осталось тени, один свет. А это в высшей степени опасно. Это преждевременно и опрометчиво. Надо бы потолстеть. У толстых людей хорошая, доброкачественная, плотная и надежная тень. Говорят, есть верное средство: пиво со сметаной. И нагнись, дитя мое, (он едва доставал Золотинке до пояса), — я тебя поцелую!
Золотинка не нагнулась, а присела, они поцеловались на виду у прохожих и прошли в дом, где волшебник с любопытством огляделся, сразу уловив казенный, нежилой дух Золотинкиного жилища.
— Я многое передумал в эти дни, — заговорил он с новой, строгой интонацией, с совсем уже не смешной торжественностью, которая заставила Золотинку сесть, устремив на собеседника внимательный взгляд.
— Я не мог прийти раньше. Не так это все легко. Посмел бы я посмотреть в твои чудные, милые глаза? — он и сейчас не особенно стремился к этому опасному предприятию и говорил приглушенно, отвратив взор в сторону.
Шаги во дворе заставили Тлокочана придержать язык — с тем большей легкостью, чем труднее давался ему разговор, пока представлявший собой одно цветистое вступление.
Шаги и покашливание перед раздвинутой настежь стеной возвестили появление наряженного в разлетающиеся одежды кучерявого и утонченно изысканного Омана. Поэт неприятно удивился, обнаружив у Золотинки волшебника, и сдержанно встретил преувеличенные проявления дружеских чувств со стороны Тлокочана. Он передал Золотинке цветы и сел на отшибе, откровенно показывая, что там, на сиротском диванчике возле входа, занял очередь в ожидании, когда Золотинка освободится для разговора. Ибо понятно было, что после трехдневного отсутствия в тяжелую для Золотинки пору Оман не явился бы с пустяками. Он так ясно выражал это нетерпеливым покачиванием закинутой на колено ноги, значением сложенных на груди рук, задумчивой игрой губ, что оставалось непонятным только одно. Как это не взошло ему в голову, что и Тлокочан, может статься, не явился бы с пустяками после трехдневного же отсутствия?
Вынужденный с появлением нового гостя замолчать, Тлокочан, напротив, не выказывал ни малейших признаков раздражения, он скорее развеселился. Игривое настроение заставило его припомнить кое-что из Омановых стихов, и он не усомнился заявить, что давно уж находится под впечатлением. Да, знаете ли, именно так, под впечатлением. Особенно это: «На перепутье», «Пророк», «Пришла пора…». И вот еще: «Ночь изживает себя, стою на пороге дня…»
Оказалось, что Тлокочан помнит большие отрывки Омановых стихов. Он начал читать — с каким-то колеблющимся чувством, в котором мерещилось временами и нечто искреннее. Поэт слушал, повернувшись вполоборота, в лице его застыло выражение деланной скуки, которое неприятно удивило Золотинку.
Удивление ее возросло еще больше, когда Оман, улучив миг, скривился за спиной обратившегося к хозяйке волшебника и со зверским выражением ткнул в него пальцем. Так что Золотинка едва удержалась спросить, что это представление означает. Время шло. От хозяйки требовалось немалое самообладание, чтобы не выдать Омана Тлокочану, не перессорить гостей между собой и самой не попасть впросак. Оттого-то, наверное, она не очень внимательно слушала весьма любопытные новости, которые неспешно излагал Тлокочан.
— …Первый раз под Ахтыркой, севернее Ахтырки. Вспучилась земля. Говорят, она словно бы обратилась в неровную пашню… Словно тень прошла по полю, обозначая очертания загадочного узора или ограниченного короткими угловатыми ходами пятна…
— Вы говорите о прорастающих дворцах? — вмешался Оман.
— Как вы сказали? Прорастающих. Именно так, — подтвердил Тлокочан, не придавая значения нетерпеливым ухваткам поэта. — Это точнее. Почему-то их называют блуждающими — безосновательно. Было, можно сказать, два с половиной случая, второй дворец вырос по левому берегу Белой и продержался четыре дня прежде, чем разрушился и провалился в тартарары. Он ничем не походил на первый, кроме того, что вырос из-под земли. И третий…
— Однако второй появился не раньше, чем исчез первый, — возразил Оман, — отсюда представление о том, что это один и тот же — блуждающий дворец. К тому же он беспрерывно меняется на протяжении немногих часов и дней.
— В этот дворец можно войти? — полюбопытствовала Золотинка.
— Войти-то можно, — заметил Оман. Он и дальше перебивал волшебника, хотя многого, как Золотинка поняла из последующего разговора, не знал и путал. Впрочем, представления Тлокочана тоже не отличались точностью, никто ничего не знал наверное.
Блуждающие или прорастающие на равнинах Словании дворцы — как угодно! — не отмечены были в летописях, ведущие волшебники Республики стали в тупик. Можно было понять, что колдовские хоромы эти, условно называемые дворцами, менялись, принимая какой угодно облик: и церкви, и крепости, и деревенской хижины. Блуждающие дворцы эти, как их все-таки называли, являли собой нечто вроде ловушки, в которой бесследно исчезали смельчаки, стоило им проникнуть внутрь и сколько-нибудь замешкать.
Все это требовало еще проверки.