Побеги, тюремные игры

Кучинский Александр Владимирович

— Ты что задумал? — ужаснулся Ващенко. — На хрена тебе далась эта труба. Обойдем стороной, и все дела. Не режь, говорю! Затопит же все к чертовой матери.

Гутыря заговорщицки подмигнул и постучал по трубе. Затем дрелью просверлил маленькое отверстие. Пустая. Огненное жало автогена врезалось в металл и описало окружность. В стене тоннеля зияла дыра. Зеки, посвященные в новый замысел, протянули от пожарного крана из мастерской гофрированный хобот, Теперь землю бросали прямо в трубу, смывая ее мощной струей воды. Потоки грязи неслись куда-то в неведомую даль и. как оказалось, действительно стекали в местный поселковый пруд, где темновцы освежались под летним зноем.

Яркий ухоженный тоннель уже растянулся метров на семьдесят-восемьдесят. Было решено прорываться

наверх — в поле, шедро заросшее колючими кустами и сорняком. Гутыря осторожно обрушивал земляные пласты и метр за метром поднимался вверх. Для удобства он вгонял в стену металлические скобы, поднимаясь все выше и выше. Зеки нервно возили землю и постоянно заглядывали в ствол тоннеля. Наконец Гутыря пробил лопатой последний метр и остановился. В небольшой щели виднелся дневной свет. Обрушь этот тонкий слой, и в шахтный ствол ворвется солнце. Он не стал пробивать тоннель до конца, оставив эту приятную процедуру на ближайшую ночь. Повеселевшие зеки выбрались через бак в осточертевшую мастерскую, выключили свет и подступились к своим сверлильным и шлифовальным станкам. Они чувствовали себя почти свободными и на братву посматривали с легким презрением. Ведь теперь они могли подарить свободу всей колонии, ибо через этот серьезный тоннель за каких-то полчаса могли выйти из лагеря все его обитатели — без малого полторы тысячи осужденных.

Особенно распирала гордость Барсукова. Это продолжалось до тех пор, пока надменному Барсукову кто-то не съездил по физиономии. Завязалась драка, а через пять минут три прапорщика уже волокли бойцов в сторону штрафного изолятора. Водворенный на пятнадцать суток, Барсуков мог лишь фантазировать на тему побега. Он прекрасно знал, что его вчерашние партнеры по шахтному делу не станут ждать штрафника, а сегодня же уйдут через тоннель. Завтра по колонии объявят тревогу, и где-то к вечеру подземный ход таки обнаружат. За это время беглецы должны были успеть покинуть поселок.

Так и получилось. На утренней проверке Гутыря и Ващенко отсутствовали. Весь день лагерь держали на плацу на тридцатиградусной жаре. Солдаты хозяйничали в отрядах, переворачивая тумбочки, срывая постели, обыскивали туалетные комнаты. Перелопатили весь хозяйственный двор и наконец добрались до мехцеха. Несмотря на все усердие солдат, найти лаз не удалось. Беглецов искали даже в котлах лагерной бойлерной. Не имелось следов и на контрольной полосе. Исправно работал и рубеж сигнализации. Наконец по колонии пронеслось мрачное «Побег!». Солдаты высыпали из зоны и начали обыскивать окрестности. Через полчаса один из них радостно заорал:

— Провал! Товарищ капитан, здесь яма. Может, они там?

Начальник караула матерился вовсю. Он давно уже догадывался, что имеет дело с подкопом. Держа автоматы наготове, двое солдат спустились в яму и увидели длинный аккуратный тоннель, залитый ярким светом настенных гирлянд. Спустившийся вслед капитан заморгал и протер глаза. Однако это был не сон. Оббитый металлом коридор, уходящий куда-то вдаль, вглубь зоны, существовал. Конвой прошел по тоннелю вдоль рельсов, поднялся по лестнице к баку, сорвал дно и вылез в мастерской.

Из тоннеля вытащили все улики — швеллера, кабель, вагонетку и т. д. Затем вызвали из колхоза экскаватор. Тяжелый ковш врезался в землю и только спустя несколько часов докопался до подземного коридора, который лежал на шестиметровой глубине. Экскаватор разворотил металлическую обшивку и раскопал весь канал. К лагерю уже подтягивались три самосвала, груженные землей. Однако и их оказалось недостаточно. Пришлось сделать еще две ходки. Наконец громадная траншея была засыпана.

Пока длились восстановительные работы, милиция повсюду искала беглецов. Те уже давно разделились и уходили от погони каждый своим маршрутом. Гутырю засекли на втором месяце в Днепропетровской области. Бывший шахтер, а ныне специалист по тайным лагерным коммуникациям мирно спал на сеновале у двоюродного брата в глухой деревушке. Его вытащили из сарая и поволокли через двор, разогнав стайку домашней птицы. Бориса Вашенко достали в России на фазенде одноклассника.

Теперь пришло время торжествовать уже Барсукову, который честно оттянул двухнедельный срок в ШИЗО и избежал печальной участи. Он не получил три года за побег. Ему даже не вменялась попытка побега. Его бывшие кореша до сих пор считают, что вечно мнительный и пугливый Барсуков в последний момент струсил и попросту спровоцировал драку, чтобы переждать в ШИЗО лагерную заваруху.

Дежурный по ШИЗО медленно прошелся коридором. Из камер изолятора слышались крики и протяжные завывания. Это оперчасть снимала с беглых зеков показания.

Раздел VI

Мужские игры в спертом воздухе

Карточный синдром

Тюремные игры имеют богатую историю. Они были едва ли не основным развлечением. Профессиональный преступник не мог обойтись без холодка в своем животе, без которого не мыслилось ни одно серьезное преступление, и охотно переносил это ощущение азарта в камеру. Карточные игры вору сопутствовали всегда. Ими он не только зарабатывал на жизнь, но и гадал на фарт, проверял благосклонность фортуны и попросту развлекался.

Вместе с картами в тюремных камерах появились и другие игры. Многие из них родились именно в тюрьмах, где изворотливый арестантский ум искал для себя все новых и новых развлечений. Игры сливались воедино, комбинировались, отходили, вновь возвращались. Безобидные ставки граничили с истязаниями, деньги — с побоями. В каменных стенах играли в кости, домино, спички, монеты, бумажные купюры, металлические пуговицы, щепки, хлебные шарики, устраивали тараканьи бега и крысиные бои… Однако на первом месте по-прежнему оставались карты. После посещения Сахалинской каторги Чехов, наблюдавший местные карточные сражения, заметил:

«Ссыльный развлекается тайно, воровским образом. Чтобы добыть стакан водки, который при обыкновенных условиях обходится только в пятак, он должен тайно обратиться к контрабандисту и отдать ему, если нет денег, свой хлеб или что-нибудь из одежи. Единственное духовное наслаждение — игра в карты— возможно только ночью, при свете огарков, или в тайге. Всякое же тайное наслаждение, часто повторяемое, обращается мало-помалу в страсть; при слишком большой подражательности ссыльных один арестант заражает другого, и, в конце концов, такие, казалось бы, пустяки, как контрабандная водка и игра в карты, ведут к невероятным беспорядкам. Как я говорил уже, кулаки из ссыльных на тайной торговле водкой и спиртом наживают состояния; это значит, что рядом с ссыльным, имеющим 30–50 тысяч, надо искать людей, которые систематически растрачивают свою пищу и одежду.

Картежная игра, как эпидемическая болезнь, овладела уже всеми тюрьмами; тюрьмы представляют собою большие игорные дома, а селения и посты — их филиальные отделения. Дело поставлено очень широко, и говорят даже, что здешние картежники-организаторы, у которых при случайных обысках находят сотни и тысячи рублей, ведут правильные деловые сношения с сибирскими тюрьмами, например, с иркутской, где, как выражаются каторжные, идет „настоящая“ игра. В Александровке уже несколько игорных домов; в одном из них, на 2-й Кирпичной улице, произошел даже скандал, характерный для притонов подобного рода: застрелился проигравшийся надзиратель. Игра в штосе туманит головы, как дурман, и каторжный, проигрывая пищу и одежду, не чувствует голода и холода и, когда его секут, не чувствует боли, и, как это ни странно, даже во время такой работы, как нагрузка, когда баржа с углем стучит бортом о пароход, плещут волны, и люди зеленеют от морской болезни, в барже происходит игра в карты, и деловой разговор мешается с картежным: „Отваливай! Два с боку! Есть!“…»